Сколько раз бывал во дворце князь Андрей Александрович и всегда испытывал дрожь в коленях.

Два суровых богатура, положив руки на рукоять сабель и скрестив копья, замерли у двери. Там за ней, на высоком помосте, восседал тот, кого на земле сравнивали со Всевышним.

Прежде чем Андрею Александровичу предстать перед светлыми ханскими очами, в зал внесли дары великого князя. Как воспримет их Тохта?

Наконец стража отбросила копья, кто-то невидимый распахнул перед русским князем двери, и он вступил в зал. Теперь ему предстояло сделать несколько шагов к трону и, рухнув на колени, поцеловать пол, по которому ступали ноги Тохты.

Никого не видели глаза князя Андрея: ни нойонов, теснившихся по правую и левую руку от трона, ни стоявших у стены царевичей и мурз, весь он был во власти маленького и тщедушного человека, который восседал так высоко, что казался вознесённым к самому небу.

Стоя на коленях, князь Андрей Александрович услышал тихий, скрипучий голос:

– Отвечай, конязь, отчего скудеет земля русичей?

– Великий и могучий хан, твоя власть над всей поднебесной. Земля, какую доверил ты мне, не скудеет, и ты в том убедишься, когда пришлёшь своих баскаков собирать выход.

– Но отчего не повинуются тебе удельные конязи? Может, постарел ты, конязь, и надо отобрать у тебя ярлык?

– Великий хан, я слуга твой верный и дышу, пока ты мне это позволяешь.

Тохта откинулся на спинку трона, рассмеялся мелко, и в угоду хану в зале захихикали. Но вот Тохта подался вперёд, и все замерли. Глаза у Тохты злые и голос резкий.

– Ха! — выдохнул он. — Ты, конязь, тявкаешь, как щенок.

В словах хана князь Андрей учуял скрытую угрозу, и дрожь снова охватила его.

– Великий и могучий хан…

– Ты, конязь, мыслил, я дам тебе тумены и мои воины накажут тех урусских конязей, какие не слушают, что плетёт твой язык? Но я не дам тебе богатуров: зачем мне разорять свой урусский улус? Убирайся, я подумаю, держать ли тебя великим конязем…

Боярин Ерёма поджидал князя у дворцовых ворот и по тому, как, потупив голову, Андрей Александрович вышел, понял: хан принял великого князя сурово.

Ничего не спросил боярин, молчал и князь. Только войдя в камору караван-сарая, промолвил:

– Миновало бы лихо… Коли казнят меня в Орде, тело моё домой везите. Не во Владимир — в Городец, где был отцом на княжение посажен.

– Эк заговорил, великий князь. Бог даст, всё добром кончится.

– Суров был хан, суровым и приговору быть. И чем не угодил я хану? Ответь, боярин.

– То одному Богу ведомо. Но, мыслю, ежели бы Тохта намерился казнить тебя, он бы приговор там и объявил. Ты на Русь великим князем явишься, не лишит тебя хан ярлыка.

– Красно говоришь, боярин Ерёма. Коли ворочусь, ярлык сохранив, поплачутся у меня Даниил и Михайло.

Ерёма поддакнул:

– По всему, так. Нет у меня веры ни Москве, ни Твери, но и Фёдор Ярославский чем лучше? Чай, не забыл, как он повёл себя, когда ты его на Переяславль позвал?

– Настанет и его час. В том разе Фёдор на Данииловы посулы купился.

– Прежде за московским князем хитрости не водилось.

– То прежде…

– От боярина Селюты слыхивал, княжич Иван и разумен, и храбростью наделён.

– Племянник Иван ещё молод.

– Аль у волчонка нет зубов? Брать надобно, пока у него оскал, а как заматереет, горло перережет.

– Ранее Юрия должно к рукам прибрать. О-хо-хо, послал Бог племянников.

Ерёма спрятал ухмылку в бороде лопатой:

– Яблоко от яблони далеко ль катится?

– И то так.

В камору заглянул гридин:

– Великий князь, к тебе царевич.

Отстранив гридина, Дюденя ворвался в камору:

– Радуйся, князь Андрей, хан тебе жизнь даровал и ярлык за тобой оставил.

Великий князь перекрестился:

– Услышал Господь мою молитву. — Повернулся к боярину: — Принеси, Ерёма, царевичу два десятка рухляди за добрую весть. Я ведаю, и его слово ханом услышано…

Проводив царевича, князь Андрей бросил Ерёме:

– Вели, боярин, еды подать, оголодал я…

Съехались в Москве. Позвали и князя Фёдора, да тот отмолчался. Даниила и Михаила тревожило, с чем Андрей из Сарая воротился. Ужели татар наведёт, как не раз бывало? Попытаться отпор дать, встать на их пути дружинами и ополчением, отразить недругов? Но тогда Тохта пошлёт столько воинов, что они перебьют всех ратников, сожгут Москву, Тверь и иные города, разорят смердов, а ремесленный люд в неволю угонят.