– А ты, брат, лишь свои годы считаешь? Мне ведь тоже три десятка лет сравнялось.

– Да-а, — только и протянул Андрей.

Они долго сидели в трапезной, все сокрушались о прожитых годах. Потом отправились в домовую церковь, где служил седой священник. В полумраке лампад на братьев смотрели скорбные лики святых. Молились истово, отбивали поклоны. Затем снова отправились в трапезную. Здесь их уже ждала уха из сомятины, каша гречневая, пироги с грибами и клюквой.

Печально смотрел Даниил на брата. С виду будто крепок, а по всему заметно, жизнь изнутри точит. А тот, видимо, догадался, о чём Даниил думает, спросил:

– Так в чём же твои заботы?

– Аль сам не ведаешь, не в радость мне жизнь. Княжество моё нищенское, ко всему Ордой ограбленное. Ноне едва концы с концами свожу. А семья моя растёт. Не раз мыслил, что сыновьям моим оставлю.

– Налили по чаше хмельного мёда. Даниил поднялся:

– Давай, брат, помянем отца нашего, Александра Ярославича.

Выпили стоя, заели коркой ржаного хлеба. Андрей сказал:

– В смерти князя Невскою воля Божья…

– Мы все, брат, в Его воле.

– Воистину.

Отрезав от куска сомятины краешек, Андрей сосредоточенно жевал. Наконец промолвил:

– Доколе, Даниил, Дмитрию на нас свысока глядеть, в скудости пас морить? Аль мы безропотны? Вот тебе, Даниил, дал ли каких земель? Как получил ты Москву, удел малый, так и поныне нищенствуешь.

– С каких уделов ему Москве прирезать? Вон я сельцо близ Коломны приглядел, так он мне и думать запретил.

– Из Переяславского удела пусть не поскупится дать.

– Аль ты, брат, забыл, Дмитрий отцом на великое княжение посажен и Переяславль-Залесский ему в удел даден?

– Дмитрий на том держится. Он ноне в Копорье. Новгороду угождает. Ан забывает, татары всему учёт ведут. Татарин коли не добром заберёт, так силой отнимет.

– Надобно нам великому князю поклониться.

– Попусту, Даниил: глухой не услышит, слепой не узрит. Я Дмитрию более не поклонюсь. Он ещё не раз пожалеет, что обиды мне чинил.

Даниил покачал головой:

– Как мыслишь, брат?

– Коли он нас за князей не признает, а тем паче за братьев не чтит, в Орду подамся: пусть нас хан рассудит.

И зло блеснули его глаза. Даниил отпрянул. Сказал удивлённо:

– Ох, брат, недоброе замыслил, кровь прольётся, и разор будет.

– Аль в бесчестье жить?

Ничего не ответил Даниил, сидел молча, о чём-то своём думал.

Андрей продолжал:

– Чую, не только я, но и иные удельные князья не желают обиды терпеть. На них моя опора. Да и ты, Даниил, знаю, не супротивник мне.

Московский князь кивнул:

– Почто мне сторону Дмитрия держать? Аль это рука друга Москвы?

– Я, Даниил, обещаю, коли сяду на великое княжение, не перечить Москве в её начинаниях…

На третий день московский князь провожал Городецкого. Утро выдалось с лёгким морозцем. У крыльца уселись в сёдла, тронулись шагом. Миновали церковь, вплотную прильнувшую к княжеским палатам, объехали хоромы бояр. Всё в Кремле: и церковь, и монастырь, и хоромы боярские, и терема — рублено из дерева.

Глядя на местами потемневшее дерево, Андрей заметил:

– Не грех, Даниил, кое-где брёвна заменить. Ударит ордынец тараном — не выстоят.

– Чтоб заменить, откуда гривны взять: ордынцы всю казну московскую выгребли.

Воротная стража открыла створки, выпустила князей и дружинников. Сразу же, от стен Кремля, потянулись избы ремесленного люда, вросшие в землю, крытые соломой, редко тёсом.

Стучали в кузницах, тянуло гарью и окалиной. Вплотную к Кремлю начинался лес: вековые дубы, берёзы, ещё не одевшиеся в листву, вечнозелёные сосны, игольчатые ели.

Кони шли бок о бок, потряхивали гривами, позванивали удилами. В пробудившейся Москве вставали дымы. У колодца бабы завели о чём-то спор. Увидели князей, поклонились. Мужик от копёнки нёс навильник сена, другой закладывал в сани вислобрюхую лошадёнку.

Выбрались князья из Москвы, остановились на дороге, что вела на Городец, сошли с коней, обнялись.

– Прощай, князь Андрей, не забывай.

Даниил помолчал и снова заговорил:

– Ночью думал о твоих словах. Может, смиришься, не надобно распри?

– Нет, Даниил, не стану скрывать: я стола великокняжеского ищу. Не суди меня.

Похлопав брата по плечу, Андрей уселся в седло. Дал знак дружине, тронулся.

И снова зазвонил вечевой колокол. Ему ответно ударили на разных концах в била.