Проходя мимо камина, Серроус, даже не посмотрев, брезгливо бросил в огонь только что полученные свитки, как бы окончательно поясняя официальную позицию Бертийцев по отношению к возможности переговоров со Строггами.

Заняв свое место за столами и оглядев собравшихся, Руффус почти не встретил к себе сочувствия и, тем более, одобрения. Похоже, что его положение никому не нужного и неинтересного своими взглядами ненаследного принца начало плавно трансформироваться в сторону полного его неприятия. Всего один диалог — и он уже почти изгой в своем собственном замке, хотя, поведи себя Серроус чуть-чуть по другому, ничего похожего бы не было. Удивительно, как за считанные дни после смерти отца, буквально на глазах разваливалась, казавшаяся столь крепкой, дружба принцев. Они отдалялись друг от друга с каждой минутой.

Поминки проходили именно так, как и должны были, если не считать того, что к Руффусу никто не обращался и не предлагал ему взять слово. Его словно не было вовсе, и Гендер не был настолько же отцом ему, насколько и Серроусу. В остальном же все было совершенно нормально.

Во главе стола сидел новый король, символизировавший непрерывность вечной бертийской династии. На противоположном конце стола находился Селкор, означавший вторую власть древнего Хаббада. Жрецы, при всем их влиянии на настроения и подданных и повелителей, давным-давно были отделены от светской власти. Единственный момент, когда они могли оказывать непосредственное влияние на судьбы светской власти, был ритуал передачи короны. Все остальное время они могли лишь проповедовать.

Гости сидели каждый на своем месте, степенью своего удаления от короля показывавшим его значимость в глазах повелителя. Руффус, при всей своей приближенности, а сидел он вторым от брата, отделяемый от него только Тиллием, подчеркнуто игнорировавшим своего соседа, чувствовал глубокое желание переместиться куда-нибудь поближе к Селкору, чтобы не мозолить собравшимся глаза.

С трудом отсидев обязательную часть церемонии, принц, не желая засиживаться в не принимающем его окружении до откровенности пьяных разговоров позднего застолья, при первой же возможности отправился в свои покои.

Зайдя в комнату, он первым делом сорвал с себя ненавистные одежды и переоделся в человеческое платье. Затем извлек из заначки вполне ощутимую бутыль со старым вином, припрятанную для особых случаев еще с месяц назад. Похоже, что при всей его неприятности, случай сегодня был особым. Не каждый день разваливается казавшаяся незыблемой и вечной дружба с братом. Потягивая вино куда охотнее, чем на поминках, он с сожалением отметил, что эта идиотская сцена оттеснила на второй план даже похороны отца. Если в последнем и было что-то естественное, в конечном итоге все живут с пониманием того, что когда-либо им придется расстаться со своими родителями, хотя и никогда не бывают к этому готовы, то подобное разочарование от потери брата стало куда ярче окрашено эмоциями. Да еще и мрачные знамения, которые он увидел во время коронования. К чему они относились?

Цепочку невеселых и все более пьяных рассуждений прервало неожиданное появление Валерия. Неожиданное настолько, что оставалось только гадать, к чему отнести тот факт, что Руффус обнаружил его уже развалившимся в кресле, то ли к высокому магическому искусству, то ли к усиливавшемуся опьянению.

— Не хочешь ли вина? — как-то бестолково начал Руффус.

— Да, сегодня принцы взрослеют как никогда, — довольно туманно и неясно отметил чародей и налил из протянутой бутыли вина в непонятно откуда появившийся бокал. — Ты зря так удивленно смотришь на меня. Я всегда говорил, что опьянение зрителей существенно усиливает магические таланты. Чудеса творятся как-то легче и без особых усилий. — Чародей из приличия пытался спрятать ироническую улыбку.

— В каком это смысле? — поинтересовался все еще недоуменно хлопающий глазами принц.

— В том самом, что мне не слишком сложно было взять бокал за ту пару минут, что ты не хотел обращать на меня внимания. — Руффус пристыженно опустил глаза. — А я же, как был, так и остался скромным чародеем, не способным на истинные чудеса.

— Валерий, ты не заметил, — обратился принц, собравшись с мыслями, — странных знамений при коронации?

— Заметил, но только что с того? — подозрительно беспечно отметил чародей.

— Ты понимаешь их смысл? — хотя в голове и начинало проясняться, но слова еще как-то бестолково укладывались в фразы.

— Его там может и не быть. Подлей-ка вина, — он протянул бокал, удовлетворенно откинувшись затем на спинку кресла. — Во-первых, истинный смысл знамений может растолковать только Провидец, а найти его в этом захолустье не просто, а во-вторых, это могло и не быть никакими знамениями.

— Просто набор случайных совпадений?

— Например. Или же, что существенно вероятнее, неплохо поставленный каким-нибудь не слишком к нам благорасположенным чародеем спектакль.

— То есть, ты хочешь сказать, что это было не более, чем иллюзией?

— Думаю, что именно так оно и было. Уж больно картинно этот ворон сужал круги над Селкором и Серроусом, — болезненно реагировавшему сегодня на имя брата принцу показалась не случайной именно такая последовательность имен. — При большом желании эти чары вполне было можно развеять.

— И почему же ты их не развеял?

— Потому что мне, как и всем присутствовавшим, полагалось стоять при этой церемонии в благоговейном оцепенении, а так же из-за того, что мне они показались совершенно не лишними, если учесть по какому пути решил повести нас Серроус. Может, кто и вспомнит о них попозже.