— Хорошо, — согласился я. — Расскажу вам, где мы встречались, а потом задам свой вопрос. Ответить на него или нет, решать уже вам.

— Справедливо, — кивнул Димитрис. — Так когда это было?

— Шесть лет назад. Спустя ровно год после начала Стояния на Черной Реке.

Ледяной ветер бился в окна моего экипажа.

Вьюга, бешено завывая, кружила по ночным улицам, металась среди слепых домов, швыряя в них колючие хлопья снега.

Город казался мертвым, словно солнце никогда не воскреснет. Хрипло скрипели скрюченные деревья, лютая метель была все сильнее, где-то далеко рыдали колокола.

— Приехали, барин, — сказал извозчик.

Бешеный вихрь подхватил его слова и унес прочь.

Я вышел из кареты.

Острый обжигающий снег хлестал меня по лицу, срывал высокую шапку, холод пронизывал до костей. Я поднялся на мраморное крыльцо, постучал дверным молотком в форме головы минотавра.

Обернувшись, я не увидел ни улицы, ни экипажа — лишь вьюга, высокие шпили храмов да черное небо, нависшее над столицей.

— Добрый вечер, ваша милость, — дворецкий открыл мне дверь.

Это был высокий старик, с белоснежными бакенбардами, крупным носом и потертой улыбкой.

Он носил ливрею, с серебрянью и золотом — цветами дома Мортернов.

— Здравствуйте, Осип, — я прошел в парадное, снимая перчатки. — Давно мы с вами не виделись. Как ваш ревматизм?

— Спасибо, ваша милость, не жалуюсь; господин полковник послал меня к своему врачу. Так что стало полегче.

Он испуганно охнул, взглянув на меня попристальнее.

— Что с вашей рукой?

— Это?

Я повертел когтистую лапу, усеянную ромбовидной чешуей.

— Это не моя рука, — сказал я. — Моя осталась на том болоте. Не было времени сходить к лекарю; пришили, что подвернулось.

— Вы не тяните с этим, ваша милость, — заботливо произнес дворецкий, опасливо поглядывая на драконову лапу. — Храм Стрибога в двух кварталах отсюда, он открыт и ночью, и днем. Местные жрецы творят чудеса; конюх наш лишился двух пальцев, когда выгуливал дракков, так за неделю ему их заново отрастили.

— Да, обязательно, — заверил я.

Бросил взгляд на большую лестницу.

— Хозяин у себя?

— Да, ваша милость, — он помог мне снять тяжелый охабень, весь засыпанный снегом.

Я почти освоился с чешуйчатой лапой, но одеваться было по-прежнему неудобно.

— Гости у него. Трое бояр из Чернодворца.

Осип глянул наверх, туда, где был кабинет хозяина.

— Двое сразу ушли, а третий остался. До сих пор говорят о чем-то.

— Ладно, я подожду.

— Да, ваша милость, пройдемте в библиотеку.

Он повел меня через холл.

Ярко горели свечи, вдоль обитой дубом стены стояли доспехи, грязные, погнутые, пробитые, с пятнами старой крови. В каждом из них когда-то погиб кто-нибудь из Мортернов; на еще многих можно было различить потертую надпись:

«Только смерть в бою делает жизнь достойной».

— Это уж точно…

Дворецкий остановился и неуверенно взглянул на меня.

— …Что, война еще долго будет идти? Господин полковник ничего об этом не говорит.

— Внуков ваших призвали, да? — нахмурился я.

— Всех троих.

Я не спрашивал, просил ли он хозяина дать им вольный билет. Мы оба хорошо знали, что полковник Мортерн никогда бы этого не сделал.

— Война будет длиться вечно, — ответил я. — Или кончится очень быстро. Зависит от того, в чьих руках окажется Рубиновый жезл и чем новый командир будет готов пожертвовать. Пусть ваши внуки запишутся в послушники Стрибога, это даст им отсрочку на пару месяцев. А там поглядим.

Я вынул мешочек из серого бархата, развязал тесьму и пересчитал монеты. Затем добавил к ним четыре динара, взяв их из другого кармана.

— Хватит для всех троих, на пожертвование храму, — сказал я, отдавая мошну Осипу.

— Вы очень добры, ваша милость, — отвечал он, неловко сжимая кошель.

Пальцы у него были морщинистыми, все в старческих пятнах.

— Но я не смогу вернуть.

— Все мы возвращаем долги так или иначе.

Звон и грохот раздались из-за боковой двери.

Я шагнул туда, доставая адамантовый меч. Это не так-то просто, если вместо руки у вас чешуйчатая лапа дракона и пальцы едва сгибаются.