Огнард развернул крылатого скакуна.

Мы въехали в кованые ворота.

Стрелки с волшебными арбалетами стояли по стенам. Я заметил двух магов, не ниже шестого круга.

Третий стоял у въезда; когда последний из ратников оказался в крепости, чародей взмахнул руническим посохом, и ворота медленно затворились.

Яркая алая печать, сигил, воссияла на них, запечатав вход.

— Ехать далеко не придется, — сказал Димитрис.

В центре крепостного двора переливалось огромными рубинами широкое каменное кольцо — думаю, в нем легко уместился бы гарнизон.

— Занять места! — раскатисто велел воевода.

Ратники на боевых воронах выстроились в магическом круге. Огнард въехал туда последним, пропуская меня вперед.

— Кольцо непростое, — негромко пояснил он, — не каждому служить будет. Вот почему я дал тебе железного голема.

— Deito! — прокричал чародей, и каменный круг стал медленно поворачиваться.

Вспыхнули рубины, замелькали огни, и все вокруг закружилось, словно в снежном водовороте. Я видел, как лицо Димитриса исказилось, — он явно боялся магии.

Огнард оставался невозмутим.

Он давно смирился, что однажды умрет в седле, и больше не волновался, не прикидывал, когда и как это может произойти.

— Добро пожаловать в Малахит, — сказал Огнард.

Мир перестал кружиться.

Мы стояли на большой гранитной платформе, высоко над городом. Каменная стена в три ряда — один выше другого — окружала его.

Дозорные башни сверкали острыми шпилями, так молитвы жрецов быстрее доходили до неба.

На вершине у каждого сверкал драгоценный заговоренный камень, и во время боя перуны, попав в него, разлетались тысячью молний, разя вражескую армию.

— Разойтись! — велел Огнард. — Ты, Димитрис, проверь всех караульных на башнях.

— Слушаюсь, воевода.

Юноша кивнул, и лицо его стало мрачным.

Я понял — эта докука была излишней, и воевода велел своему помощнику заняться ею только для того, чтобы наказать за дерзкие речи.

— Отец его — родовитый князь, давно служил при дворе, — негромко произнес воевода.

И стало ясно, что в глазах Огнарда «служить при дворе» — занятие для трусов и лизоблюдов, и когда это назвали «службой», то оскорбили всех военных в империи.

— Вот и нашел для сына тепленькое местечко…

Я сомневался, что для молодого парнишки, умного и горячего, город на орочьем приграничье был «тепленьким местечком».

Не важно, чего бы хотел Димитрис — быстрой карьеры или ночных забав с полудницами, — в вольном городе Малахите со всем этим было туго.

— Он ведь служил, кажется? — небрежно спросил я.

Знал, что вступаю на тонкий лед, но какого черта?

Лучше задать неловкий вопрос сейчас, рассориться и избавить себя от непростой работенки, чем после извиваться ужом.

— Служил? Да он розыскной, — ответил воевода с тем глубоким презрением, что фронтовые всегда питают к ищейкам на поводке императора. — Ловил, поди, нищих да ворье на рынке карманное, а теперь вот тоже считает себя солдатом.

Огнард покачал головой.

— Хотел я себе другого помощника. Уже присмотрел парнишку, что служит со мной давно, толковый и орочий язык знает, здесь бы мне пригодилось. Так вот, не дали, «бери Димитриса», говорят. Пришлось… А тот мальчишка, я слышал, где-то в степях Хобгоблинских сейчас служит.

Он помолчал, думая о судьбе солдата.

— Ну ладно, чародей, — сказал Огнард.

Ратники на боевых воронах слетали с платформы, исчезая в переплетении башен и переходов.

Один Димитрис, на двуголовом волке, не мог летать и направил зверя к лестнице в дальней части платформы.

— Ты небось с дороги устал? — вопросил воевода. — Что ж, отдохни, поешь; там банька уже готова, и лекаря нашего я пришлю. Потом и поговорим.

В долине было тепло.

Суровые горы, закованные снегом и льдом, остались далеко позади, и свежий весенний воздух, казалось, давал мне новые силы.

— Нет, — я покачал головой. — Ты сказал, дело срочное; значит, сперва дела, а потом уж все остальное.

— Ну хорошо.

Мои слова пришлись ему по душе.

Огнард спешился.

К нам подбежал молодой парнишка и увел крылатого скакуна.

Я тоже покинул седло, и железный голем свернулся в шипастый шар, зависший в воздухе. Воевода спрятал его в карман.

— Здесь поговорим, — предложил Огнард. — Ежели ты не против. Люблю это место: небо — рукой подать и город, как на ладони.