Во время обильного обеда Мануэль оставался безукоризненным хозяином. Была некоторая тень определенно выраженного предпочтения Инез, а не Клэр, что, вероятно, объяснялось его рыцарской привычкой быть более внимательным к более старшим женщинам и ограничиваться лишь неизменной вежливостью в отношении более молодых.

Инцидент с книгой для гостей был слишком тривиальным, чтобы вызвать у него гнев, однако в результате возник барьер гораздо более заметный, чем стена, которая, несомненно, отделяла Мануэля от всех женщин. Его холодный, даже циничный взгляд, когда Клэр решалась высказать какое-то мнение об острове, был явным свидетельством этого.

Клэр показалось, что его красивое лицо с длинным, едва заметным шрамом с одной стороны стало более суровым от жестокости его мыслей. Без преувеличения она почувствовала облегчение, когда Николас объявил, что настало время уезжать и что она может поблагодарить Мануэля за гостеприимство и доброту при показе ей его сокровищ искусства.

Граф проводил их до автомобиля.

— Сегодня было все очень приятно, — сказал он сердечно. — Мы все должны встретиться еще раз, и как можно скорее.

Клэр прожила уже девять дней в Каза-Венуста, когда ее наконец представили сеньору Сарменто. Девять золотых дней, которые промчались на этом залитом солнцем острове со скоростью безоблачного летнего праздника и без единого сожаления!

Николас, который жил от них на расстоянии всего лишь в милю за скалой, навещал их почти через день, чтобы справиться о здоровье старого сеньора, а граф заезжал с этой же целью утром в прошлое воскресенье. Он сказал Клэр традиционное «Добрый день, мисс Уиндхем», будто воспринимая ее как часть обстановки Сарменто, и проследовал за слугой по центральной лестнице. Она не видела, когда он уезжал, решив по какой-то причине спуститься вниз на простиравшуюся у моря полоску белого песка, чтоб поискать морские раковины.

А в это утро, на десятый день, она ходила по саду с широкой корзиной и ножницами в руке, срезая голубые канны и белые лилии для ваз.

Цветов было уже вполне достаточно, но Клэр проследовала несколько дальше, в аллею финиковых пальм, где и повстречалась впервые со своим хозяином.

Сеньор Сарменто был среднего роста и легкого телосложения, цвет лица рыжевато-коричневый, а его кожа напоминала пергамент. Для защиты от солнца он носил черный берет, покрывавший густые седые кудрявые волосы, а под бежевым пиджаком из альпака была макового цвета шелковая рубашка, великолепно скроенная и высшего качества. Это все, что отметила Клэр с первого взгляда.

Он оторвал взгляд от привязанной на цепь обезьянки среди веток финиковой пальмы и с любопытством посмотрел на Клэр, склонив голову набок. Его глаза были более старой и более бледной копией глаз Инез, отличались той же настороженностью.

— Я говорил слугам, что мне не нужна обезьяна в неволе, — сказал он по-португальски. — Но, воспользовавшись тем, что я заболел, они, видите ли, заказывают мне другую у какого-то моряка, а тот привозит это бедное маленькое животное с материка, обрекая его на одиночество среди пальм. Ну что ты поделаешь с подобными глупцами!

Легкая улыбка вдруг сделала его мягким, полным юмора и совершенно иным.

— Вы, вероятно, считаете, что я тоже слабоумный, — обращаюсь к вам, как будто вы моя дочь. Прошу меня извинить. Вы, конечно, и есть та молодая подруга Николаса, которая приехала, чтобы стать английской наставницей Инез. Они говорили мне о вас.

Он церемонно поклонился.

— Итак, можно считать, что мы представились друг другу, не так ли?

— Можно считать, что да, сеньор.

Клэр с беспокойством осмотрелась вокруг, чтобы обнаружить кресло, которое доктор запретил ему покидать еще несколько дней. Сеньор улыбнулся и махнул костлявой желтоватого цвета рукой.

— Оно там, за олеандром. Жозеф вывез меня на нем, чтобы я мог посидеть среди деревьев и подремать, а я отослал его. Не надо так тревожиться. Я уже достаточно погулял и теперь пойду усядусь в эту противную штуку, а вы скажете Жозефу, чтобы он пришел за мной.

Старик двигался настолько медленно и казался таким слабым, что Клэр решила, что ему не добраться до кресла-коляски, не свалившись. Однако с ее помощью он все-таки сумел это сделать и был слишком обессилен, чтобы протестовать, когда она отвезла его через лужайку в тень веранды.

А вот здесь старый сеньор просто не находил слов для благодарности, особенно когда девушка поправила подушки и принесла ему стакан густого лимонного сока, а после того, как немного отдохнул и Инез пришла и уселась рядом с ним, он с большой благодарностью отозвался о скромной услуге Клэр, заметив, что ему доставит удовольствие присутствовать на их занятиях, когда они будут беседовать и читать по-английски.

Сеньор Сарменто не мог говорить ни на одном языке, кроме своего родного. После присутствия почти на всех последующих уроках он так и не попытался произнести ни единого слова по-английски, хотя, несомненно, усвоил многие из них. Но отец был явно горд успехами дочери, а «маленькая Клэр», по его словам, была просто умницей в своих познаниях португальского. Клэр находила его приятнейшим стариком.