У собеседника отвисла челюсть:

— Откуда у вас информация? Кто вы?

— Я — частный детектив, действую в интересах своих клиентов, которые хотели бы приобрести данную квартиру. Их насторожило, что в квартиру нельзя попасть, поэтому они обратились ко мне за помощью, чтобы я прояснила ситуацию. Если недвижимость криминальная…

— Ну что вы, никакого криминала, — расплылся в улыбке Альберт Михайлович. — С точки зрения закона квартира абсолютно «чистая».

— Если не считать того, что недавно в ней убили человека. Женщину!

— Да, убили мою сестру, — смиренно согласился директор, — но не в самой квартире, а рядом с ней, на лестничной площадке.

— Это мало меняет суть дела. Данное обстоятельство сильно снижает стоимость жилья.

— Стоимость и так снижена, — ввернул собеседник.

— До тех пор, пока следствие не закончится, сделка вряд ли возможна. А вдруг владелец квартиры окажется убийцей и угодит в тюрьму? Вы можете гарантировать, что сделка не будет оспорена?

— О, здесь вы можете не беспокоиться, убийца уже сидит в тюрьме. Это невестка моей покойной сестры, весьма изворотливая особа. Никаких прав на квартиру у нее нет, она только была временно зарегистрирована по этому адресу, срок регистрации истек два дня назад. Вот справка из паспортного стола.

Жестом фокусника Альберт Михайлович вытащил откуда-то бумагу, которую я принялась изучать.

Еще совсем недавно на сорока шести квадратных метрах общей площади были зарегистрированы пять человек: Евдокия Ивановна Лукаш — насколько я понимаю, владелица квартиры, ее сын Альберт Михайлович Глембовский, ее внук Сергей Вениаминович Чижов, жена внука Татьяна Павловна Чижова и неизвестный мне гражданин Рудольф Сергеевич Парамонов. С учетом того, что срок регистрации Татьяны закончился, теперь в квартире имели право проживать только четыре человека.

— Кто такой Рудольф Сергеевич Парамонов?

— Мой старший брат, — ответил господин Глембовский, — он пропал без вести десять лет назад. Подозреваю, что его уже нет в живых.

— Его не выписали из квартиры? Обычно таких людей выписывают.

— Мать надеется, что он когда-нибудь вернется. Но не волнуйтесь, после заключения сделки о купле-продаже квартиры он, как и все остальные, будет выписан.

— А почему у него другое отчество?

— Потому что у нас разные отцы. Его отец был сварщиком, мой — архитектором. Моя мать, знаете ли, в молодости была очень эффектной женщиной и пользовалась вниманием мужчин из разных социальных сословий. Да она и сегодня в свои семьдесят лет получает предложения руки и сердца.

— А кем был отец Евы Ивановны?

Альберт Михайлович сделал загадочное лицо.

— Это тайна, покрытая мраком. Грех молодости, какой-то сельский Ромео постарался. Мать забеременела в шестнадцать, родила в семнадцать и, устав от соседских пересудов, уехала из белорусской деревни в Москву.

Я еще раз посмотрела список жильцов: что-то меня в нем смущает…

— Почему покойная Ева Ивановна не была зарегистрирована в квартире?

— У моей матери несколько квартир, Ева была зарегистрирована, вернее, прописана еще с советских времен в другой квартире, на Беговой улице. У нее был сахарный диабет, и она там наблюдалась у хорошего эндокринолога. При СССР нельзя было прикрепиться к любой поликлинике, как сейчас, обслуживали только по месту постоянной прописки.

Про советский институт прописки я и сама прекрасно помню. Выписаться из одного места и прописаться в другое было необычайно трудно. Получить постоянную прописку в Москве — практически невозможно. Это сегодня ты можешь приехать в столицу, купить один квадратный метр жилья и зарегистрировать на нем весь аул. А раньше существовали нормативы, если квартира маленькая, в нее никого не прописывали, только новорожденных детей. И вообще, чтобы сменить место жительства, нужно было иметь веские основания. Впрочем, ушлые люди умудрялись обойти закон. Я знаю семью, где дедушка — ветеран Великой Отечественной войны — несколько раз перепрописывался то к одной дочери, то к другой, то к внуку, и каждый раз ему как ветерану выделяли отличную квартиру в новостройке, дедуля оставлял ее потомкам, и в итоге старичок дожил свои дни в холодном бараке, забытый корыстной родней.

— У матери несколько квартир… — эхом повторила я. — А у вас самого есть собственность?

— При чем тут я? — мгновенно ощетинился директор. — Разговор, кажется, идет не о моих квартирах, а о той, что я продаю.

— Правильно ли я понимаю, что своего жилья у вас нет?

— Да какое это имеет значение? — взорвался Альберт Михайлович, — Я не бомж, живу в большой квартире на Арбате! Девяносто метров!

— Квартира принадлежит вашей жене?

Судя по злобному взгляду собеседника, моя догадка оказалась верна.

Я решила действовать без обиняков.

— А не вы ли, батенька, убили Еву Ивановну? Как я выяснила, у вас огромные долги перед банком, долги по зарплате работникам, вам настоятельно требуются деньги. А продавать кроме этой «двушки» на Изумрудной улице нечего…

— Тогда мне пришлось бы убить всех, кто в ней зарегистрирован, а не только Еву, — деловито заметил директор.

— Однако же вы выставили квартиру на продажу, — возразила я, — значит, устранить сводную сестру оказалось достаточно.