Последствия этой тактики и практическое воплощение гения Стейна весь мир наблюдал в четверг. Конечно, в команде собраны отличные игроки, а сама команда не имеет откровенно слабых мест и отменно сбалансирована. Однако даже превознося потрясающую скорость и искусное владение футбольным мастерством, посредством которых был повержен «Интер» — непоколебимое спокойствие Кларка, убийственную точность перехватов в защите, творческую энергию Олда в центре поля, бесконечную и изумительную изобретательность Джонстона, осмысленные прорывы не ведавшего усталости Чалмерса, — даже при всем этом нельзя не признать, что главную роль в победе сыграла самоотверженность футболистов «Селтика». И ничто не символизирует ее более наглядно, чем невероятная игра Геммела. Он почти падал от изнеможения, прежде чем под рев стадиона сравнять счет на 63-й минуте, однако нашел в себе мужество продолжить матч, и его забеги по левому краю оказались едва ли не решающим фактором в деморализации «Интера».

Геммел наделен той же агрессивной гордостью, тем же презрением к самой мысли о поражении, которые свойственны Олду. Перед матчем Олд решительно оборвал рассуждения о возможных последствиях жары и твердо заявил, что «Селтик» разорвет итальянцев в любом состоянии. Когда его удалось извлечь из восторженной толпы болельщиков, и он побрел в раздевалку, то — обнаженный до пояса, с футболкой «Интера», обмотанной вокруг горла подобием шарфа — вдруг остановился и крикнул Ронни Симпсону, шагавшему впереди: «Эй, Ронни! Кто мы, сынок? Кто мы такие?» Потный, белозубый, он жадно облизнул пересохшие губы — и ответил сам себе, воинственно вскинув кулаки: «Мы — лучшие! Вот мы кто. Лучшие!» Симпсон кинулся к нему, и они добрую минуту простояли обнявшись.

В раздевалке остальные игроки распевали песни болельщиков и пили шампанское из огромного кубка («А ты когда-нибудь так раньше делал?»). Олд наклонился к тренеру Шону Фэллону и спросил с притворной серьезностью: «По-вашему, я был лучшим? Ну скажите, что это так».

«У них у всех дух Стейна, — заметил мой коллега из Глазго. — В каждом из них его частичка».

Разумеется, подготовка к финалу и сам матч проходили под неусыпным вниманием Стейна. Предостерегал ли он игроков от нахождения на солнце («Я не хочу, чтобы вы даже выглядывали в окна своих номеров; если у кого-то загорит хотя бы палец, он тут же отправится домой») или шутил с репортерами у плавательного бассейна в гостинице в Эшториле, Стейн не упускал из вида ни единой мелочи.

Несмотря на чудовищное напряжение, которое он наверняка испытывал, Стейн не терял своего чувства юмора, которое отлично поддерживало боевой дух команды. В частности, он не упускал случая позубоскалить над «кельтским вторжением» в португальское католичество. «У них с нашего приезда прибавилось народа. На утренние мессы впору продавать билеты. И скамей бы побольше поставить. Как они тут считают? По-моему, получается ничья; или здесь местные всегда выигрывают?»

Тяжело всегда выглядеть веселым и бодрым, и напряжение не могло не сказаться. Это произошло за минуту до конца матча, когда Стейн бросился в раздевалку, не в силах досмотреть игру до конца. Когда мы нашли его, он бормотал: «Какая игра! Какая игра!» Билл Шенкли, шотландский тренер «Ливерпуля» (и единственный тренер английской команды, посетивший матч), сказал ему, с видом человека, для которого футбол превыше религии: «Джок, ты себя обессмертил».

Пожилой португальский чиновник увлек Стейна в уголок и принялся восхвалять авантюризм «Селтика». «Атакующая игра — это основа футбола. Именно так и следует играть». Стейн похлопал его по плечу и сказал: «Валяйте, дружище, я готов слушать вас всю ночь». А потом, повернувшись к нам, прибавил: «Странно слышать такое о шотландской команде, верно?»

В ноябре 1967 года Уинни Юинг одержала победу на дополнительных выборах в округе Гамильтон и таким образом принесла Шотландской национальной партии второе кресло в Вестминстере. Это событие потрясло политический истеблишмент и ознаменовало новую эру в политике, сделав националистов силой, с которой предстоит считаться. Две недели спустя Юинг поехала в Вестминстер на ночном поезде из Глазго вместе с 300 сторонниками; в три часа утра на перроне в Ньюкасле они развлекали носильщиков импровизированной джигой на платформе.

Были заказаны билеты на ночную поездку 16 ноября 1967 года (возвращение на следующую ночь), чтобы увидеть, как уважаемого члена палаты от Гамильтона приводят к присяге в Вестминстере через две недели после дополнительных выборов. Среди моих спутников были скрипачи, волынщики, аккордеонисты, свистуны и, конечно, певцы. Единственными, кому достались спальные места, была семья Юинг, в полном составе — я сама, мой муж Стюарт и наши дети Фергус, Аннабел и Терри, в возрасте десяти, семи и трех лет соответственно. Думаю, дети неплохо выспались, но вот что касается остальных, нам было не до сна…

Проводы, как мне позже сказали, напоминали проводы депутатов от «Красного Клайдсайда» в палату общин после выборов 1922 года. Мой отец присутствовал при этом и описывал случившееся много раз. В то время Джимми Макстон взобрался на багажный вагон и заявил: «Не пройдет и полугода, как у нас вновь будет шотландский парламент». На деле это затянулось несколько дольше — фактически на семьдесят семь лет…

Нас переполняли эмоции: гордость, торжество, благодарность всем, кто помог добиться этого замечательного результата в Гамильтоне; вдобавок я ощущала, что вписываю свое имя в историю. И все же самой сильной эмоцией был страх. Выдержу ли я напряжение политической жизни в палате общин? Как скажется на моих детях неизбежное отстранение матери? Поддержат ли меня мои друзья и семья в затруднительном положении, которое непременно возникнет? Смогу ли я — в силах ли я — соответствовать надеждам всей Шотландии, которые обрели шанс на исполнение благодаря победе в Гамильтоне?..