И вот все, чтобы я мог продолжать, — благожелательное отношение, помощь, а теперь и данное обещание… Казалось бы, взрослый, опытный литератор способен заняться тем, чтобы выдавать «Остров сокровищ» по многу страниц за день, и не давать погаснуть трубке. Но увы! Это не мой случай. Пятнадцать дней я писал, не отрываясь, и получилось пятнадцать глав; а потом, на первых абзацах шестнадцатой, я постыдно утратил хватку. Уста мои были немы; в груди не имелось ни слова для «Острова сокровищ»; и меня уже ждала корректура начала в «Руке и копье»! Там я занимался правкой, живя по большей части один, гуляя по осенним утрам по росистым пустошам Уэйбриджа, в немалой мере довольный тем, что сделал, и больше, чем способен описать словами, устрашенный тем, что еще предстояло сделать. Мне был тридцать один год; я был главой семьи; я потерял здоровье; я никогда не содержал себя, никогда еще не имел и двухсот фунтов в год; мой отец совсем недавно выкупил и отозвал из продажи книгу, которую сочли неудачной. Не было ли и это очередным и последним фиаско? Я и в самом деле был близок к отчаянию; но держал рот на замке и, во время поездки в Давос, где провел зиму, обрел решимость обдумать иное и с головой ушел в романы мсье Дю Буагобе. Приехав туда, однажды утром я сел за неприбранный стол, и вот! Роман полился из меня как легкая светская беседа; и на второй волне счастливого трудолюбия, вновь по главе за день, я закончил «Остров сокровищ»…

В должное время «Остров сокровищ» — именно мистер Хендерсон снял первоначальное название, «Судовой повар», — появился в печатном виде, простым середняком, без гравюр и не привлек ни малейшего внимания. Мне было все равно. Мне нравился роман сам по себе, во многом по той же причине, что и моему отцу нравилось начало: это был мой вид колорита. Я также ни в малейшей степени не гордился Джоном Сильвером, и до сего дня скорее изумлялся этому ловкому и внушающему страх искателю приключений. Что оказалось бесконечно более радостным, так это то, что я миновал поворотный пункт; я завершил книгу и написал «Конец» под своей рукописью, чего никогда не случалось со мной после «Пентландского восстания», когда я был шестнадцатилетним мальчиком, еще не покинувшим стены колледжа. По правде, все оказалось стечением счастливых обстоятельств: не приди доктор Джапп с визитом, не излейся из меня роман с необычайной легкостью, книга, вероятно, была бы отложена в сторону, подобно своим предшественницам, и обходным путем, не будучи оплакана, отправилась бы в огонь. Пуристы могут счесть, что она могла бы быть и лучше. Я так не думаю. Кажется, история доставила немало удовольствия, и она дала (или была средством дать) огонь, еду и вино достойному семейству, к чему я проявлял интерес. Редко приходится говорить, что я имел в виду свой интерес.

Шерлок Холмс, один из самых известных литературных героев, и сделал свободным, и поймал в ловушку своего создателя. Уроженец Эдинбурга, Артур Конан Дойл вспоминал о начале своей карьеры окулиста в Лондоне и о том, как впервые начал заниматься литературой. В будущем карьера писателя принесла ему огромный успех, благодаря счастливой судьбе придуманного детектива.

Каждое утро я отправлялся пешком с Монтегю-плейс, где снимал жилье, в десять доходил до своего врачебного кабинета и просиживал там до трех или четырех часов, и никто не нарушал звонком мое спокойствие. Где найдешь лучшие условия для размышлений или работы? Они были идеальными, и так как столь долго на своей профессиональной стезе я был совершенно безуспешен, то не пренебрегал любой возможностью улучшить свои литературные перспективы. Таким образом, возвращаясь домой к вечернему чаю, я нес с собой маленькие бумажные снопы, первые плоды большого урожая.

В то время выходили многочисленные ежемесячные журналы, среди которых заметное место занимал «Стрэнд»… Глядя на эти разнообразные журналы с их ничем не связанными рассказами, я вдруг подумал, что один персонаж, который проходит через всю серию, в случае если он привлечет внимание читателя, привяжет этого читателя к определенному журналу. С другой стороны, мне давно казалось, что обычный роман с продолжением может быть журналу скорее помехой, чем источником процветания, так как, раньше или позже, кто-то пропустит один номер и впоследствии утратит к журналу всякий интерес. Очевидно, идеальным компромиссом был бы персонаж, который проходит через все повествование и при этом отдельные выпуски сами по себе являются завершенными произведениями, так что покупатель всегда уверен, что он получит удовольствие от содержимого журнала. Я полагал, что был первым, кто понял это, а «Стрэнд мэгэзин» стал первым, кто воплотил это на практике.

Оглядываясь в поисках главного героя, я решил, что Шерлок Холмс, который уже появлялся в двух моих маленьких книгах, замечательно подойдет для серии рассказов. Их-то я и начал писать в долгие часы ожидания в своем врачебном кабинете. Грин-хоку Смиту [редактору «Стрэнда»] они сразу же понравились, и он посоветовал мне продолжать. Мои литературные дела взял на себя король агентов, А. П. Уотт, который избавил меня от всех ненавистных торгов и переговоров и уладил все так замечательно, что мое непосредственное беспокойство о деньгах вскоре исчезло. Это было хорошо, потому что ни единый пациент пока еще не переступал порога моей смотровой.

И вновь я оказался на жизненном перепутье, и Провидение, руку которого я признаю на каждом шагу, заставило меня осознать это очень сильнодействующим и неприятным образом. Однажды утром я отправился в обычную утомительную прогулку от своей квартиры, меня охватил ледяной озноб, и я лишь сумел вовремя вернуться, чтобы уберечься от полного коллапса. Это был острый приступ инфлюэнцы, в то время как раз свирепствовавшей во всем своем смертельном размахе. Всего три года назад моя дорогая сестра Аннет, всю жизнь отдавшая заботам о нуждах семьи, умерла от этой болезни в Лиссабоне в тот самый миг, когда мой успех предоставил возможность избавить ее от долгого служения. Теперь наступил мой черед, и я едва не последовал за ней. Не могу припомнить ни особой боли, ни сильного недомогания, никаких психических переживаний, но неделю я был в огромной опасности и затем обнаружил, что слаб как ребенок и опустошен эмоционально, но разум был кристально ясен. Именно тогда, окинув взглядом свою жизнь, я понял, как глупо растрачивал свои литературные дарования в смотровом кабинете окулиста на Уимпоул-стрит, и в бурном приливе радости преисполнился решимости порвать с этим и положиться отныне на писательские способности. Я вспоминаю, как с удовольствием взял ослабевшей рукой лежавший на одеяле платок и швырнул его к потолку в ликовании. Наконец-то я стану сам себе хозяином. Больше никогда я не буду приспосабливаться к профессиональному платью или стараться кому-то угождать. Я буду свободен, стану жить как хочу и где хочу. Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. На календаре был август 1891 года.

Вскоре я встал на ноги, хромая и опираясь на трость, и с мыслью о том, что если проживу до восьмидесяти лет, то уже знаю в точности, как буду себя тогда чувствовать. Я ходил по агентам, занимающимся недвижимостью, брал списки пригородных домов, и несколько недель, пока набирался сил, провел в поисках нового жилища. В конце концов я обнаружил подходящий дом, небольшой, но уютный, изолированный, но в то же время в окружении себе подобных. Это был дом номер 12 по Теннисон-роуд в Южном Норвуде. Там мы и поселились, и там я предпринял свои первые попытки жить исключительно благодаря перу. Вскоре стало понятно, что благодаря своим дарованиям я хорошо играю в эту игру и что мне не составит особого труда обеспечить себя достаточным доходом…