Иногда он останавливался, замирал на месте с совершенно отсутствующим видом. И начинал самому себе говорить правду: ЧТО делать? Убить! КОГДА делать? Прямо сейчас, без раздумья!

Но затем вмешивался голос разума и задавал единственный вопрос, на который пока не находилось ответа: «КАК делать?»

В наиболее честном виде вопрос звучал «как убить?» Хороший, бескомпромиссный вопрос, требующий такого же прямого и четкого ответа.

Ник не знал, «как». Возможно, не знал только сейчас, а наутро способ обязательно бы нашелся. Однако невозможность отомстить в эту самую минуту, необходимость искать решение, либо ждать озарения, мучила нещадно. Как бежать из собственного дома, как прорваться через охранников – сначала здесь у квартиры, а затем на блокпосту? И это лишь самые простые, почти невинные задачи.

Почему нельзя ни с кем поговорить, обсудить, поделиться, услышать слова поддержки, встретить понимание и… любовь? Да, ему жутко не хватает этого бабского чувства, ему нужно любить самому и быть любимым другими! «Оля, дядюшка, за что вы так со мной? Я не хочу одиночества, я его ненавижу! Мне плохо одному. Я не вижу, что будет дальше, потом… Чего нужно хотеть, куда идти, к чему, черт побери, стремиться? Дядя, теперь я знаю твоего убийцу, зло будет наказано, обещаю, мне нужна эта месть, даже, наверное, больше, чем тебе… Но я боюсь заглядывать за нее, думать, что будет потом?»

Нет в жизни силы упрямее и могущественнее, чем сон. Только смерть, но она по ту сторону жизни. Ник забылся под утро, просто рухнул в беспамятную пропасть небытия. Не того небытия, что ведет на ту сторону, но того, что балансирует на грани яви и бездонного кошмара, увлекающего в пучины подсознательного, не подчиняющегося законам разума и реальности. У нисхождения в Тартар воспоминаний и страхов ступеней больше, чем мнил себе старинный провидец Данте, и в эту ночь Никита прошел их все.

Иногда не помнить – это благо. Когда Ник раскрыл глаза – красные, мутные, слегка сумасшедшие от недосыпа, – он не помнил ничего. Сознание сберегло от него ненужные детали и подробности ночных видений. Он плохо себя чувствовал, был разбит и подавлен, но такова плата за долгое и несвоевременное бдение. Темное время суток принадлежит снам, и не стоит оспаривать у них законное право.

Часы обеими стрелками уперлись в апогей, обозначенный тремя римскими символами XII. Сколько же он проспал? Судя по ощущениям – минут десять, но чувства врали, так уж у них заведено. Все тело ныло, руки и ноги затекли. Отрубиться за столом – не лучшая идея, и теперь организм, истерзанный неестественной для нормального отдыха позой, всеми возможными способами оповещал об этом нерадивого хозяина.

Прибыв в магазин, Ник застал у входа заказчика.

– Выглядишь, как… – в окончании витиеватого приветствия гостя цензурными оказались одни предлоги. Он внимательно рассматривал Никиту, не скрывая своего любопытства. Что-то было в его взгляде неправильное: блестящие, чуть маслянистые глаза смотрели одновременно и пристально, и немного рассеянно, слово гость не мог сфокусироваться на одном предмете.

Причину странного поведения заказчик объяснил сам:

– Я пьян, как фортепьян! Но это все фигня, половину сделок в таком состоянии заключаю, профессиональная особенность русского бизнеса. Ты, я гляжу, вчера тоже покутил на славу?

– Нет, я просто дерьмово выгляжу. Может, зайдете, а то у нас на станции не очень любят, когда мужики обсуждают внешность другу друга.

– Ха, жжешь, мелкий! Зайду, чего ж не зайти к хорошему человеку? – неуверенной походкой гость проник внутрь магазина и с ходу водрузил свое тело на низенький прилавок. Тот протестующе заскрипел, но, к всеобщему облегчению, незваную массу выдержал.

Ник с глубоким вздохом осуждения захлопнул входную дверь:

– Чем стул-то вам не угодил?

– Молодой, хорош выкать, считай, у нас уже второе свидание. Я – Володя, – он протянул руку, скрепляя запоздалое знакомство.

– Меня Ник зовут…

– Да в курсе уже. Охранник твой большой любитель языком почесать. Колись, чего на Лесопарке натворил, что аж здесь под замок угодил?

– Длинная история… – Немного подумав, Никита добавил: – Которую я не собираюсь рассказывать.

– Секретики? Ну, как знаешь. Надолго прилип?

– На месяц.

– Понятно. Я слышал, кавказеры какого-то юнца-молодца ищут, знатного беспредельщика, чуть ли не маниака кровавого. Ты вроде на маниака не похож, но ежли что, имей в виду.

– Спасибо.

– Чаем напоишь гостя дорогого? За чаем самое милое дело о делах калякать, – великовозрастный Володя пьяно хмыкнул. – Кстати, дело о делах – это каламбур или тавтология?

– Что?

– Да ничто, чай тащи, сушняк замучил!

Отхлебнув горячего чая, гость приглашающе махнул рукой, мол, «выкладывай, я внимательно слушаю».

– Вы про заказ, вернее, ты про заказ интересуешься? – Ник чувствовал неловкость, обращаясь на «ты» к человеку намного старше себя. Фамильярное «Володя» без всякого отчества и вовсе застревало в горле.