какими она обладает независимо от воздействия человеческой производственной деятельности, хотя, с другой стороны, придаваемые ей человеческой производственной деятельностью силы совершенно так же становятся первоначальными силами почвы, как и те, какие ей придали происходящие в природе процессы. В остальном остается верным то, что рента уплачивается за «пользование» предметами природы — совершенно независимо от того, идет ли речь о пользовании «первоначальными силами» почвы, или силой падения водопада, или строительным участком, или же подлежащими извлечению сокровищами, содержащимися в воде или в недрах земли.

В отличие от собственно земледельческой ренты А. Смит (указывает Рикардо) говорит о ренте, уплачиваемой за древесину из девственных лесов, о ренте с каменноугольных копей и с каменоломен. Способ, каким Рикардо это отбрасывает, несколько странен.

Рикардо начинает с того, что с земельной рентой не следует смешивать процент и прибыль на капитал (стр. 53), а именно на тот капитал,

«который был употреблен на улучшение качества почвы и на сооружение построек, необходимых для хранения продукта и предохранения его от порчи» (стр. 54) [Русский перевод, том I, стр. 65].

Отсюда Рикардо тотчас же переходит к приведенным выше случаям ренты, на которые указывает А. Смит. Относительно девственных лесов Рикардо говорит:

«Разве, однако, не ясно, что лицо, уплатившее то, что он» (Смит) «называет рентой, уплатило ее, имея в виду тот ценный товар на корню, который тогда находился на данном участке, и что это лицо, действительно, возместило себе с прибылью свои деньги путем продажи древесины?» (стр. 54) [Русский перевод, том I, стр. 66].

Точно так же обстоит дело с каменоломнями и каменноугольными копями:

«Вознаграждение, даваемое за [565] копи или каменоломни, уплачивается за стоимость угля или камня, которые могут быть извлечены из них, и не находится ни в какой связи с первоначальными и неразрушимыми силами почвы. Это различие имеет большое значение при исследовании ренты и прибыли. Ибо оказывается, что законы, регулирующие движение ренты, сильно отличаются от законов, регулирующих движение прибыли, и что эти законы редко действуют в одном и том же направлении» (стр. 54–55) [Русский перевод, том I, стр. 66].

Это весьма странная логика. Различие, говорит Рикардо, надо делать между рентой, уплачиваемой собственнику земли за пользование «первоначальными и неразрушимыми силами почвы», и процентом и прибылью, уплачиваемыми ему за тот капитал, который он затратил на улучшение почвы и т. д. «Вознаграждение», уплачиваемое собственнику естественно растущих лесов за право «извлекать» из них древесину или владельцу каменоломен и каменноугольных копей за право «извлекать» из них камни и уголь, не является рентой, так как оно уплачивается не за «пользование первоначальными и неразрушимыми силами почвы». Прекрасно! Однако Рикардо ведет свое рассуждение так, как будто это «вознаграждение» тождественно с прибылью и процентом, уплачиваемыми за капитал, вложенный в улучшение земли! Но это совершенно неверно! Разве владелец «девственного леса» вложил в него «капитал», чтобы этот девственный лес давал древесину? Или разве владелец каменоломен и каменноугольных копей вложил в них «капитал», чтобы они могли содержать в себе «камни» и «уголь»? Так откуда же проистекает получаемое им «вознаграждение»? Оно ни в коем случае не является прибылью или процентом на капитал, как это хочет протащить Рикардо. Значит, это — «рента», а не что-нибудь иное, хотя и не рента в том смысле, в каком Рикардо определил ренту. Но это только показывает, что его определение ренты исключает те формы, где «вознаграждение» уплачивается исключительно за предметы природы, в которых не воплощен никакой человеческий труд, и притом уплачивается собственнику этих предметов природы и только потому, что он — «собственник», земельный собственник, безразлично, представляет ли собой эта земля пашню, лес, пруд для рыбы, водопад, строительный участок и т. п. Но, говорит Рикардо, человек, уплачивающий деньги за право рубить деревья в девственном лесу, платит, «имея в виду тот ценный товар на корню, который тогда находился на данном участке, и этот человек, действительно, возмещает себе с прибылью свои деньги путем продажи древесины». Стой! Если Рикардо называет здесь «ценным товаром на корню» деревья, растущие в девственном лесу, то это означает всего лишь то, что они µ {72} являются потребительной стоимостью. И эта потребительная стоимость выражена здесь в слове «ценный». Но это вовсе не «товар». Ибо для этого указанные деревья должны были бы вместе с тем быть и меновой стоимостью, т. е. овеществлением определенного количества затраченного на них труда. Товаром они становятся только благодаря тому, что их отделяют от девственного леса, рубят, выволакивают, перевозят, из стволов превращают в лесоматериалы. Или, быть может, они становятся товаром только благодаря тому, что их продают?

Тогда и пахотная земля тоже становится товаром в силу одного только акта продажи!

Мы должны были бы, следовательно, сказать так: рента это — цена, уплачиваемая собственнику сил природы или просто продуктов природы за право пользования этими силами или за право присвоения (путем приложения труда) этих продуктов. Такова и в самом деле та форма, в которой первоначально выступает всякая рента. Но тогда как раз остается разрешить вопрос о том, как это возможно, что цену имеют вещи, не имеющие стоимости, и как это согласуется с общей теорией стоимости. Вопрос, с какой целью уплачивает человек «вознаграждение» за право вырубать лес с земли, на которой этот лес растет, не имеет никакого отношения к действительному вопросу. Вопрос стоит так: из какого фонда этот человек платит? Рикардо говорит: «из выручки от продажи древесины». Следовательно, из цены древесины. И притом цена ее была такова, что человек этот, как говорит Рикардо, «действительно, возместил себе с прибылью свои деньги». Итак, теперь мы знаем, в чем дело. Цена древесины должна по меньшей мере равняться сумме денег, представляющей количество труда, необходимое для того, чтобы срубить деревья, выволочь, перевезти их, доставить на рынок. Так вот, представляет ли собой прибыль, с которой человек «возмещает себе свои деньги», надбавку к этой стоимости, к меновой стоимости, только теперь приданной вырубленному лесу затраченным на него трудом? Если бы Рикардо сказал это, то он тем самым скатился бы к самому грубому представлению, стоящему ниже уровня его собственной теории. Нет. Прибыль, если предположить, что человек этот был капиталистом, представляет собой ту часть примененного им в производстве «древесины» труда, которую он не оплатил, и он, могли бы мы сказать, получил бы такую же прибыль, если бы привел в движение то же самое количество труда на хлопкопрядильной фабрике. (Если человек этот не капиталист, то прибыль равна тому количеству его труда, которое образует избыток над возмещением его заработной платы и которое составило бы прибыль капиталиста в том случае, если бы капиталист нанял этого человека, но которое теперь составляет собственную прибыль последнего, потому что он является своим собственным наемным рабочим и своим собственным капиталистом в одном и том же лице.) Но здесь употреблено несуразное выражение, что этот лесопромышленник, «действительно, возмещает себе с прибылью свои деньги». Это придает всему делу очень плоский характер и соответствует тому грубому представлению, которое может иметь об источнике своей прибыли сам капиталист, сводящий лес. Сперва он платит владельцу девственного леса за потребительную стоимость деревьев, которые, однако, не обладают никакой «стоимостью» (меновой стоимостью) и, пока они «еще на корню», не имеют даже и потребительной стоимости. Он уплачивает лесовладельцу, положим, 5 ф. ст. за тонну. А затем он продает публике ту же древесину (не считая других его издержек) за 6 ф. ст. и таким образом, действительно, возмещает себе 5 ф. ст. с прибылью в 20 %. «Он, действительно, возместил себе с прибылью свои деньги». Если бы владелец леса потребовал «вознаграждения» всего лишь в 2 ф. ст. (40 шилл.), то лесопромышленник продавал бы тонну древесины за 2 ф. ст. 8 шилл. вместо 6 ф. ст. [566] Так как лесопромышленник всегда набавляет один и тот же процент прибыли, то здесь, следовательно, цена древесины была бы выше или ниже в зависимости от того, высока или низка рента. Последняя входила бы в цену как конституирующий ее элемент и отнюдь не была бы результатом цены. Уплачивается ли «рента» («вознаграждение») владельцу земли за пользование «силами» земли или же за «пользование» «естественными продуктами» земли, это не вносит абсолютно никакого изменения в экономическое отношение, ничего не меняет в том, что производится уплата за «нечто, данное природой», за силы или продукты земли, на которые до этого не было затрачено никакого человеческого труда. И таким образом Рикардо на второй странице своей главы «О ренте» — с целью обойти возникшую трудность — опрокидывает всю свою теорию. А. Смит, по-видимому, был здесь гораздо проницательнее.

Точно так же обстоит дело с каменоломнями и каменноугольными копями.

«Вознаграждение, даваемое за копи или каменоломни, уплачивается за стоимость угля или камня, которые могут быть извлечены из них, и не находится ни в какой связи с первоначальными и неразрушимыми силами почвы» (стр. 54–55) [Русский перевод, том I. стр. 66].

Ни в какой! Но это вознаграждение находится в очень существенной связи с «первоначальными и поддающимися разрушению продуктами земли». Слово «стоимость» здесь так же несуразно, как выше слова «возмещает с прибылью».

Рикардо никогда не употребляет слово стоимость для обозначения полезности, или пригодности, или «потребительной стоимости». Не хочет ли он, следовательно, сказать, что «вознаграждение» уплачивается собственнику каменоломен и каменноугольных копей за «стоимость», которой уголь и камень обладают до того, как они извлечены из каменоломен и копей, т. е. в своем первоначальном состоянии? В таком случае он ниспровергает все свое учение о стоимости. Или же стоимость, как и следовало бы сказать, означает здесь возможную потребительную стоимость, а потому также и ожидаемую меновую стоимость угля и камня? Тогда это означает только то, что их собственнику рента уплачивается за разрешение использовать «первоначальные компоненты земли» для добычи угля и камней. И абсолютно нельзя понять, почему это не следует так же называть «рентой», как и в том случае, когда дается разрешение использовать «силы» земли для производства пшеницы. Ведь иначе мы снова придем к ниспровержению всей теории ренты, как это выяснено на примере с лесом. При правильной теории вопрос не представляет решительно никаких трудностей. Затраченные на «производство» {не на воспроизводство} леса, угля, камня труд (который, правда, не создает этих продуктов природы, но разрывает их первоначальную связь с землей и таким образом «производит» их как годные к употреблению лес, уголь, камень) и капитал принадлежат, очевидно, к тем сферам производства, где затрачиваемая на заработную плату часть капитала больше, чем затрачиваемая на постоянный капитал; непосредственный труд здесь больше, чем тот «прошлый» труд, результат которого служит средством производства. Следовательно, если товар продается здесь по своей стоимости, то эта стоимость превышает его цену издержек, т. е. износ орудий, заработную плату и среднюю прибыль. Избыток может, следовательно, быть уплачен в виде ренты собственнику леса, каменоломни или каменноугольной копи.