Двенадцать лет она жила за кулисами передвижного цирка-шапито «Магус», и ей ведом только такой мир. Близнецы Эвелина и Эдвард учили ее акробатике с раннего детства. Ближе их для Дженни был лишь Марко. Ярость и злость схлынули, как вода во время отлива, и на влажном песке остались горькое недоумение и обида.

«Из приюта привез». Если бы это сказал дрессировщик Роджер, Дженни и внимания бы не обратила. Что взять с этого хама? Но как повернулся язык у Эдварда?! «Перенервничал, – подумала девушка. – Август. Сезон заканчивается. Выручки за лето – кот наплакал. Что мы вообще делаем в этом городишке?»

Если уж и ехать в эту часть Англии – в Восточный Суррей, – то на авиашоу в Редхилл. Вот где народу полно. А лучше вообще махнуть в графство Суссекс, в Кравли, например. А еще лучше не тратить время на провинцию и ехать прямо в Лондон.

Девушка вздохнула – в Лондон цирк не заезжал уже года три, а ей так хотелось там побывать. Погулять по Оксфорд-стрит, заглянуть в бутики на Кингс Роад или побродить по блошиному рынку Портобелло. Вместо этого – бесконечные переезды по маленьким городкам, где на представление собирается меньше зрителей, чем у них в труппе.

Девушка шла по узкому проходу между жилыми вагончиками – вот мелькнула за пестрыми занавесками мисс Доббс – финансист и бухгалтер, вот вагончик Людвига Ланге, весь расписанный волками, монстрами и девушками в крылатых шлемах с мечами. На лицах волков, девушек и монстров застыло одинаково зверское выражение, и ночью мимо хотелось пробежать быстрее. Силач Людвиг Ланге любил слушать готический металл и совсем не умел рисовать. Обычно его вагончик отгоняли на край стоянки – никто из обитателей цирка не разделял его пристрастия к хриплым воплям под удары отбойных молотков и гитарные запилы, хотя немец искренне считал это музыкой. Единственным невольным ценителем Людвиговой музыки был лишь его помощник – паренек Джеймс лет четырнадцати, страстно мечтавший стать цирковым силачом. По мнению Дженни, для этой цели Джеймс жертвовал уж слишком многим. Кому нужен глухой атлет, страдающий эпилепсией? А до такого состояния ему уже немного оставалось – циркачи делали ставки, сколько продержится очередной ученик Людвига. Обычно больше полугода протянуть никто не мог, но Джеймс явно шел на рекорд – недавно начался второй год его ученичества.

Кажется, предыдущего ученика Ланге звали Ангус. Да, Ангус МакКормик. Хипповатый парень лет пятнадцати, у него еще грязные волосы торчали во все стороны. Выше Дженни на полторы головы, худой и рыжий. Он прибился к «Магусу» в Эдинбурге, пытался стащить пакет попкорна с лотка во время представления. Людвиг, добрая душа, взял его к себе. Где его родители и есть ли вообще у него семья, он так и не сказал. Зато Ангус рассказывал множество историй – про то, как ловил сельдь на рыболовецкой шхуне на Шетландских островах или как был учеником волынщика в сельском оркестре. Впрочем, даже стальные нервы, какие надо иметь, чтобы учиться играть на шотландской волынке, его не спасли. На четвертые сутки после того, как Людвиг раздобыл новый альбом своей любимой группы «Цельнометаллический идол», Ангуса увезли в больницу с нервным срывом.

…Однако сейчас в вагончике было на удивление тихо.

«Значит, Ланге уехал или спит, – решила девушка. – Или Джеймс его придушил-таки». Впрочем, это вряд ли. Здоровья в Людвиге на семерых. Силач гнул пальцами толстые гвозди, рвал металлические цепи, ломал наручники, одной оплеухой валил наземь медведей Роджера. А уж сколько было разорвано на арене резиновых грелок и телефонных справочников, Дженни и не считала. Эдвард как-то составил шкалу, где за единицу измерения был принят «Ланге». Единица – это недостижимый абсолют. Чемпионы мира по боксу и знаменитые рестлеры топтались в самом низу, едва дотягивая до четверти «Ланге». Единственный человек, получивший «пол-Ланге», был Шварценеггер, да и то это был скорее знак уважения. У вагончика дрессировщика Роджера Брэдли, стоявшего на отшибе, поближе к клеткам со зверьми, был припаркован джип. В окне горел свет, жалюзи опущены, а внутри виднелись два силуэта. Дженни и сама не заметила, как свернула с дорожки и подобралась к вагончику.

«Я просто гуляю. Иду с тренировки. Иду… проведать медведей. Могу же я их проведать?» С такими мыслями она стремительно перебежала лужайку и приникла к окну вагончика.

– …не договаривались! – заявил Брэдли, его низкий голос Дженни ни с кем не перепутала бы.

– Все меняется, Роджи. Меня прижали на таможне. Пришлось откупаться, – лениво растягивая гласные, сказал незнакомец. – Так что цена выросла.

– Подслушивать нехорошо, – пробормотала Дженни, озираясь, – но иногда очень интересно.

Брэдли пробормотал что-то невразумительное, но явно недружелюбное.

– Сейчас цена еще подрастет, – пригрозил продавец, – покупай, или я поехал.

Роджер Брэдли молчал. Сквозь щель в закрытых шторах Дженни видела, как его широкая тень шатается по стене. Дрессировщик бродил по вагончику, пытаясь успокоиться.

– Сэмми… – Дженни никогда не слышала, чтобы Брэдли говорил так вкрадчиво. – Я же не отказываюсь. Но ты пойми – дорого. Скинь хотя бы процентов двадцать.

– А ленточкой не обвязать? – язвительно осведомился Сэм. – Цена окончательная. Если зверюги нужны, плати.

«Наш дрессировщик покупает контрабандных зверей? – обмерла Дженни. – Вот это номер!»

Девушка прилипла носом к стеклу, сгорая от любопытства и желая узнать все, немедленно и в подробностях.

Продавец Сэм прислонился к стене и стряхивал пепел. Он был высокий и костлявый. Немытые длинные волосы прядями висели вдоль унылого лица. В тонких пальцах подрагивала сигарета. Напротив нервно расхаживал Роджер Брэдли – крепко сбитый, коренастый ирландец со стремительными движениями. Он походил на тигра в клетке, которого душил тугой ошейник. Незримый поводок от этого ошейника подрагивал в желтых прокуренных пальцах Сэма.