Киллмены поспрыгивали с лорсов, распустили упряжь, высвобождая уставших животных. Несколько, особо жадных до сна, уже доставали из седельных сумок патуны — сплетенные из непромокаемых волокон подстилки.

Малейн затряс головой, сгоняя сонное оцепенение, осмотрел секиру. Оружие было в порядке. Потратил несколько минут, обновляя стершийся за два дня ментальный щит и, скинув на землю седельные сумки и расстелив постель, провалился в забытье.

*

Враг пришел во сне. Он громко смеялся, расхаживал перед Малейном, раскинув полы длинного черного плаща. Худое и узкое лицо перерезала изогнутая улыбка. На указательном пальце посверкивал золотой перстень. В оправе застыл кровавой каплей граненый рубин.

— Ну здравствуй, мой враг! — адепт Нечистого подошел вплотную, ухватил Эдварда за небритый подбородок, подтянул к себе. — Давненько мы не виделись.

Малейн судорожно попытался сдвинуться с места, но темная воля небрежно скрутила его, кинув на колени. Священник застонал, пополз, извиваясь, к слуге Нечистого. Протянул руку, собираясь схватить врага за сапог. Адепт неумело улыбнулся, шагнул вперед, наступая на ладонь. Кованый каблук разорвал кожу, захрустели, сминаясь, кости.

— Отойди… — прохрипел Малейн. — Меня нет для тебя, моя душа навсегда отдана господу.

— Душа! — Нечистый захохотал, вскинул к небу лицо, словно призывая бога в свидетели. — У тебя больше не будет души. Я ее забираю.

Адепт Нечистого наклонился, провел рукой, убирая священнику волосы со лба, и коротко замахнувшись, ударил. Эдвард откачнулся, струйка крови скользнула по глазам, полилась на грудь. Темный брат осторожно высвободил палец, отошел, оглядывая свое творение. Малейн растянулся на полу, бессмысленно глядя в стену. Чуть выше переносицы, там, где по мнению древних философов должен находиться третий глаз, застрял витой золотой перстень. От рубина во все стороны струилось бледное, словно жидкая кровь, сияние. Раскаленный камень медленно выжигал душу.

Священник застонал, потянулся ко лбу, но непослушная рука замерла, не добравшись даже до горла. Из расстегнувшейся рубашки в ладонь выпал маленький медный крест.

— Господи, ты дал мне душу, и только ты можешь ее забрать, — взмолился Малейн. — Но ты не дал мне силы, чтобы противиться Врагу твоему. Я искренен в сердце своем и разум мой прозрачен для тебя. Господи, призываю тебя в душу мою, и в сердце мое, и в разум мой. Все это твое. Отныне, всегда и вовеки веков. Забирай…

И снова, как и несколько недель назад, Малейн шагнул в сторону, пропуская ненасытного Нечистого. Огромная мыслительная энергия бурлила где-то рядом, скручивала забытый ментальный щит, выжигала навыки и привычки.

Священник поднялся, выдернул из головы перстень и, натянув его на средний палец, неторопливо зашагал к адепту Нечистого. Темный брат побледнел от страха и усилий, качнулся, собираясь упасть в обморок. Четким прямым ударом Эдвард загнал врагу перстень в лицо, осторожно высвободил палец.

— Упокой, господи, несчастную душу его, — прошептал священник.

*

Проснулся Эдвард оттого, что его тряс за плечо Сагенай. Малейн сел в постели, поежился от проникшего под одеяла утреннего холода.

— Что случилось? Уже прошло четыре часа? — сонно спросил священник.

— Нет, — лучник уселся на постели.

— Тогда что? — все еще не полностью проснувшись, переспросил Малейн.

— Там впереди, — Сагенай неожиданно перешел на шепот, — милях в двадцати отсюда, не меньше — засада. Я уловил обрывки мыслесвязи. Дальней, нечеткой, но несомненно не нашей. Я думаю, что это слуги Нечистого, которые приплыли на корабле. Вряд ли засада будет очень большая, но ведь и нас немного.

Резко проснувшийся Малейн хмуро задумался. Даже если он сейчас поднимет отряд и погонит вперед скорым ходом, противник все равно успеет подготовиться. И без особых проблем отправит на суд святого Петра два десятка измученных душ. Не самых плохих душ на свете, между прочим…

— Что с тобой? — опасливо спросил Сагенай. Молодой лучник протянул руку, огладил воздух перед собой. — У тебя пропала аура. Ты словно умер…

— Так, — невесело подумал Малейн, — сны начинают сбываться. Мое подсознание, не выдержав чужого давления, отключило центр, усиливающий мозговой сигнал. И я превратился в труп-невидимку. Интересно, а способность к мыслеречи осталась? Скорее всего да, ведь мыслеречь не может нанести организму прямой вред.

Но проверять свою догадку Малейн не стал. Адепт Нечистого мог с легкостью уловить даже слабый и далекий сигнал.

— Ничего страшного, — откликнулся священник. — Я здоров, не сошел с ума и не запутался в липких чарах Нечистого. Можешь сказать часовым, что мы остаемся здесь на целый день. Завтра нам нужно будет подготовить дальнейший план действий. С учетом изменившейся ситуации.

Сагенай поднялся, поправил постель и, насвистывая марш лучников, двинулся к часовым. Малейн откинулся на сумку, положил прохладную, жесткую ладонь на лоб, собираясь обдумать сложившуюся ситуацию, но уже через несколько минут перед глазами все поплыло, отяжелевшие веки прошкрябали по глазам, и Эдвард, тяжело выдохнув в длинные рыжие усы, заснул. На этот раз без сновидений.