Она быстро расстегнула на нём рубашку, брюки, в мгновение ока разделась сама и с протяжным, чуть слышным стоном опустилась на него сверху, впервые за долгие годы чувствуя жар и силу мужского тела.

Алёша с завистью смотрел, как из сада забирают Леночку Савельеву. За ней пришёл папа. Весело болтая, они зашагали домой.

Папа у Леночки очень добрый. На днях он подарил детскому саду ежа Гришку. Гришка был ушастый, с нежным животиком и подвижным чёрным носиком. Днём он в основном спал, свернувшись в колючий клубок.

Теперь из всех детей Алёша остался один, самый последний. Впервые мама не пришла за ним вовремя.

Он сидел на скамеечке, под грибком, печальными глазами неотрывно глядел на калитку. Мамы всё не было, хотя на улице уже зажглись фонари. Получалось, что он не нужен маме, раз она не спешит за ним. Получалось, что он вообще никому не нужен.

Алёша почувствовал себя ужасно несчастным. С трудом подавил желание расплакаться. Он ведь так ждал маму, хотел спеть ей новую песню, которую они выучили.

Теперь уже не до песен. Даже если она сейчас придёт, петь он ей всё равно не будет.

Так ей и надо, сама виновата, надо приходить вовремя.

Из дверей здания высунулась Лидия Марковна, Лидочка, оглядела опустевший сад.

— Иди сюда, Алёша, — позвала она. — Нечего там сидеть одному. Мама скоро придёт. Давай, давай!

Алёше вынужден был подчиниться. Глупо, конечно, ведь гораздо лучше ждать маму здесь, на улице. Но Лидочка иначе не отстанет, характер у неё очень приставучий.

Он тяжело с шумом вздохнул и понуро побрёл в здание.

Надя и Михаил лежали рядом на полу, между полками, понемногу приходили в себя. Оба молчали, каждый по-своему переживал случившееся.

Надя поймала себя на том, что не испытывает никакого стыда или раскаяния. Напротив, возникло странное чувство, будто произошло то, что должно было произойти давным-давно, тыщу лет назад. Мало того, она была совершенно уверена, что и Миша чувствует то же самое.

Как же это хорошо!..

Вдруг сгустившуюся над ними тишину прорезал громкий монотонный звук. Били настенные часы в читальном зале.

— Боже мой, уже семь! — в ужасе спохватилась Надя. — Я же за Алёшкой опоздала!.. Скорее, Миша!

Она вскочила, начала быстро одеваться, приводить себя в порядок. Михаилу ничего не оставалось, как последовать её примеру.

Надя зыркнула в его сторону, замерла на секунду, потом повернулась к нему лицом и спешной скороговоркой высказала прямо противоположное тому, о чём только что с таким удовольствием думала:

— Мишенька, милый, послушай меня. Ты должен правильно понять… У меня столько лет никого не было… И ты для меня как родной… Но больше этого не должно повториться… Я тебя прошу, Миша, ты больше не приходи… Не приезжай… И Вере ничего не говори… Вообще не говори, что меня встретил… Обещаешь?

Михаил смотрел на неё удивлёнными глазами, молчал.

— Обещай мне, — повторила она. — Пожалуйста.

Он пожал плечами.

— Хорошо.

Неожиданно шагнул к ней, крепко прижал к себе, поцеловал в мягкие губы, потом резко отвернулся, подхватил портфель и захромал к двери, так больше и не произнеся ни слова.

Надя слушала, как затихают его удаляющиеся прихрамывающие шаги, потом перевела мокрые от слёз глаза на разбросанные по полу книжки и застывший в самом углу игрушечный зелёный грузовичок.

Опять будут мёрзнуть ноги.

Так уж ей суждено.

Но по крайней мере Алёша останется с ней.

Хотя бы так.

В это же самое время в посёлке Дарьино Вера сидела у окна, курила, ждала непонятно чего. Миша ведь ясно написал — дня через три, так что выглядывать его сейчас было занятием совершенно бессмысленным.

Она неожиданно встала, направилась в чулан и, порывшись в большущем, стоявшем в самом углу сундуке, не без труда извлекла оттуда чёрный ящик, оказавшийся внушительных размеров футляром. Внесла в комнату, аккуратно вытерла пыль, положила на стол, открыла.

Внутри, завёрнутый в шёлковый фиолетовый отрез, покоился её секрет —трёхрядный аккордеон. Инструмент был знатный, серо-зелёный, перламутровый, немецкого производства.

Этот аккордеон как-то привёз Генрих Штольц. Листая однажды её старый семейный альбом, наткнулся на Верину детскую фотографию с баяном и, придя в полнейший восторг, вскоре привез ей инструмент.