Референдум 17 марта вроде бы должен был снять или хотя бы снизить политическое напряжение в стране - вроде бы все ясно: народ желает проживать в едином обновленном доме. На самом деле напряжение все возрастало. По всему было видно, что Горбачев попытается использовать результаты референдума, чтобы укрепить свою власть и максимально ослабить позиции Ельцина и руководителей других республик. Но особенно - Ельцина. Возможно, - вообще отстранить его от власти.

Со своей стороны, Ельцин поставил перед собой ближайшей целью выжать максимум из результатов российского «президентского» референдума – по существу, немедленно начал свою избирательную кампанию.

– Решение народа принято, – заявил он, выступая 22 марта на Кировском заводе в Ленинграде. По его словам, «Коммунисты России» собирались «совершить конституционный переворот еще до референдума, дело свое грязное сделать – отбросить крупнейшую республику на политическую периферию». У нас на глазах, предупредил Ельцин, «формируется коммунистический фундаментализм… [зовущий ] опять в светлое будущее». Между тем, страна «так и не получила программу выхода из кризиса... Повышение цен – вот экономическая программа: снять последнюю рубашку для поддержки загнивающего режима».

(Без повышения цен, точнее без их освобождения, как мы знаем, и самому Ельцину не удалось обойтись. Оно произошло всего лишь через восемь месяцев. Другое дело, что это была действительно осмысленная реформа, в отличие от бессмысленной павловской суеты).

Далее Ельцин рассказал, что он сам в перспективе собирается делать, что обсуждается: 24-дневный отпуск, 40-часовая рабочая неделя, увеличенный минимум зарплаты… В общем, обещания, какие и полагается давать в предвыборную пору. Из не совсем обычного, нового – налоговые льготы для предприятий российского подчинения (дескать, не мешкайте, переходите «под крыло» России!), резкое сокращение расходов на оборону, на космос, на «братскую помощь» зарубежным друзьям, ускоренная приватизация…

Были оглашены и некоторые программные наметки политического свойства.

«Программа действий российского лидера, – писал «Коммерсант-Власть», – в общем и целом продолжает программу, оглашенную им ранее: приватизация земли, борьба с коммунистическими функционерами на местах, создание массовой партии, подтверждение решительного разрыва с Горбачевым… Ельцин, очевидно, намерен в максимальной степени использовать пиковую ситуацию, в которой находится союзное руководство: грядущее повышение цен (та самая «павловская реформа» – О.М.), плюс забастовки шахтеров, плюс отсутствие сколько-нибудь ясной программы действий, плюс холодное отношение Запада… Шансы Ельцина уникальны: накануне Съезда, на котором коммунисты намерены дать ему «последний и решительный бой», коммунистическое союзное руководство, будучи абсолютно непопулярным, проводит абсолютно непопулярные экономические мероприятия».

III внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР, на котором коммунисты и их союзники собирались сместить Ельцина, был намечен на 28 марта. У демократов, естественно, цель была противоположная - отстоять Ельцина и добиться, чтобы Съезд, следуя результатам российского референдума, принял официальное решение о всенародном избрании президента России.

Чтобы поддержать Ельцина, движение «Демократическая Россия» наметила провести в день открытия съезда массовую манифестацию в столице. Ответные шаги предприняла и противоположная сторона. Стремясь воспрепятствовать выступлению демократов, союзный Кабинет министров вполне прямолинейно и бесхитростно принял 25 марта постановление «О временном приостановлении в г. Москве проведения митингов, уличных шествий и демонстраций». На следующий день, 26-го, как бы в подкрепление этого постановления, Горбачев издал указ «О создании Главного управления Министерства внутренних дел СССР по городу Москве и Московской области», то есть объединил столичное и областное милицейские управления как бы в единый кулак и напрямую подчинил их союзному Министерству внутренних дел. Явно подразумевалось, что это управление и должно выполнять запретительное правительственное постановление - это будет его главная задача.

Тем не менее, демократы не отказались от своего намерения выйти в намеченный день на улицы Москвы.

Прямыми запретительными мерами дело не ограничилось. Поздним вечером 26 марта Горбачев выступил по Центральному телевидению с пространным, почти полуторачасовым, интервью, в котором попытался обозначить свою позицию накануне надвигающихся серьезных событий. Значение этого выступления подчеркивалось тем, что одним из двоих интервьюеров был собственной персоной главный телевизионный начальник Кравченко - тот самый, который костьми ложился, чтобы не давать эфир Ельцину.

Как писала «Независимая газета», «среди потока сиюминутных политических банальностей» из уст президента прозвучали также «слова, которых мы уже давно от него не слышали; это наводило на мысль, что, возможно, демократический потенциал «инициатора перестройки» отнюдь не исчерпан».

Газета цитировала некоторые из этих слов:

«Я не ухожу от ответственности за совершенные ошибки».

«Я переживаю, что пролилась кровь» (как мы знаем, в последний раз она пролилась в Прибалтике.
– О.М.)

«Мы будем опираться на свободу суждений по любому вопросу».

«Если вы не согласны с моей политической линией, это не значит, что вы мой враг».

«Новое насилие - это была бы моя политическая смерть».

«Мы должны осуществить глубокие перемены в рамках демократии».

«Я сторонник честной политики»...

Все эти декларации можно было объяснить двояко - и просто как декларации, призванные приостановить разрушение горбачевского имиджа как инициатора демократических перемен в стране, и как искреннее желание все-таки окончательно «не сжигать мосты» между собой и российскими демократами.