Хагбарт кивнул, признавая правоту Шефа, и слово опять взял Торвин:

— Так, значит, ты приютишь нас ненадолго, Герьольф? Мы все приверженцы Пути, как ты сам убедишься, когда мы войдем в теплое помещение.

Герьольф тоже кивнул.

— Одного-двух из вас я бы опознал при любых обстоятельствах.

Он кивнул на Удда, который, выбравшись из саней, осмотрелся, заметил трубу кузницы и сразу застыл в ее дверях, зачарованно глядя на красные отблески пламени в самом большом горне из всех, что он видел за свою жизнь.

— Этот самый человек изобрел те арбалеты, которые вы носите, — сказал Шеф. — С виду он Skraeling, однако некоторые считают, что это он победил короля франков со всеми его копейщиками.

Герьольф взглянул на тщедушное тельце Удда с удивлением и уважением.

— Что ж, добро пожаловать, — сказал он. — Но, глядя на вас, я сомневаюсь, что все вы скоро будете готовы продолжить путешествие. Посмотрите вот на него!

Кутред, который неискусно, но упорно шел на лыжах последние три дня, схватился за свои шерстяные штаны и гамаши, пытаясь стащить их с себя. При этом он раскачивался, удерживаясь от падения одним лишь усилием воли. Подойдя, чтобы помочь ему, Шеф неожиданно увидел потеки темной крови, сочащейся сквозь толстое сукно.

— Та самая болезнь, о которой я тебе говорил, — пояснил Ханд, стаскивая с Кутреда штаны, пока Шеф и Торвин держали его. — Видишь, это рана, которую нанес ему Вигдьярф. Она зажила как по волшебству, а теперь открылась снова. Пошли, занесем его в дом. Он не сможет никуда ехать в течение многих дней. А то и никогда, если здесь нет запасов свежей зелени.

Ужасающее состояние, в котором находились люди, сделалось очевидным, как только они попали в помещение и наконец сняли одежду, которую носили уже много недель. Это была болезнь, которую через несколько веков назвали бы цингой: болезнь долгих путешествий и сушеной пищи. Признаки ее довольно наглядны. Давно зажившие раны открываются сами по себе, зубы шатаются в деснах, изо рта идет дурной запах, и все это сопровождается общей слабостью, быстрой утомляемостью и угрюмостью. Для любого северянина эта болезнь не была чем-то неслыханным, но ее привычно ждать поздней весной, после того как люди долгие месяцы просидели взаперти, питаясь лишь соленой селедкой и зерном. Лечится она с помощью света и солнца, говорили одни.

Свежая пища, твердили иные. Обычно и то и другое встречается одновременно. На этот раз, как отметил Ханд, появилась возможность узнать наверняка, поскольку ни на свет, ни на солнце рассчитывать не приходилось, зато под рукой были запасы черемши, лука, чеснока, гороха и бобов. Если пациентам полегчает, значит, лекарство — свежая пища. Это неоспоримо докажет, что в некоторых видах пищи есть нечто, чего нет в других. И однажды жрец Пути сможет извлечь это вещество, высушить его и сделать запас для дальних походов.

Но не в этом году, как предупредил Герьольф. Возможности продолжить поход не было. Когда Герьольф, Хагбарт, Торвин и Ханд все вместе пришли к Шефу, чтобы поставить его перед фактом, он некоторое время сидел молча. Со времени самой первой встречи с Эхегоргуном он ощущал настоятельную необходимость обернуться, самому напасть на своих преследователей, действовать, а не противодействовать. Уже много недель он испытывал желание вернуться туда, где крутились главные шестерни истории. Желание только обострилось из-за того видения, которое явилось ему в шатре шамана, видения осадивших Гедебю Рагнарссонов и короля Хрорика, защищающего брешь в частоколе.

И все же было что-то чрезвычайно привлекательное в самой мысли остаться там, где он оказался, в дикой глуши, но под крышей, в неизвестности, но не затерянным. Жрецы терпеливо растолковали ему, что их ждет. Припасы у них имеются, и можно достать их еще больше. Дороги легко преодолимы, кроме случаев самого жестокого ненастья, а еще можно будет передвигаться на санях по реке, когда она достаточно замерзнет. Возделанные пахотные земли лежат не так уж далеко, у крестьян найдутся на продажу излишки зерна, мяса и всяческой снеди. Ни у кого не вызовет особых подозрений, что жрецы Пути закупают провизию. Подумают, что они немножко просчитались или собираются торговать с финнами.

— И вы можете принести нам пользу, — сказал Герьольф. — Ваш малыш Удд до сих пор не вылезает из кузницы, и его знания выше всяких похвал. А ведь он самоучка. Ты видел, как он научился закалять сталь? Ему следовало бы стать жрецом Пути. — Герьольф заворчал от удовольствия при мысли, что крошечному англичанину будет оказана такая честь, затем продолжал более взвешенно: — Нет, правда, если бы речь зашла о вступлении в Путь, я охотно стал бы его поручителем. Он уже поговаривает о мельничных колесах, о большом молоте, чтобы ковать железо механически, а не вручную. Если хотя бы десятая доля из этого окажется правдой, он окупит все затраты на свое пребывание здесь. Поэтому оставайтесь. Торвин мне рассказывал, что ты тоже кузнец и исследователь нового знания. Ты и Удд будете выдумывать, остальные могут жечь уголь или раздувать мехи. А весной сможешь вернуться к своему предназначению. Корабль Хагбарта хранится здесь в корабельном доке до весны. Он доставит тебя на нужное место быстрее, чем любой другой.

Шеф кивнул. Вместе с облегчением в нем росло возбуждение. Пора обо всем подумать. Найти время, чтобы разобраться во всем без той бешеной, отчаянной, неотложной — завтра битва — спешки, которая до сих пор была его уделом. Время подумать о будущем. Возможность выступить, когда он будет готов, а противник нет, и не иначе и не наоборот. Конечно, у противника тоже будет за зиму время приготовиться и стать достаточно сильным. Зато противник не будет знать, что он приближается. Шеф припомнил слова пленного викинга, Свипдага. Как они звучали? «Чтобы пройти через то, что тебя ждет, нужно иметь железную шкуру». Сказано было по злобе, чтобы смутить его, это Шеф понимал, но ведь у норманнов была пословица, которую часто вспоминал Торвин. «Говорим мы, а подсказывают боги». Может быть, Свипдага послала судьба. Железная кожа? Посмотрим.