Еще не достигнув возраста, когда нужно подсчитывать очки перед уходом на пенсию, я получаю разгневанную телеграмму от Роже Роше, запрещающую мне оказывать дружеское содействие команде «Варьете». Для Роше наши выступления в бутсах рядом со стадионом Маракана – это уже слишком, и вот следует разрыв контракта…

Кристель, само собой разумеется, сопровождает меня в этой поездке в Бразилию, где мы с удовольствием вспоминаем наше пребывание здесь после завершения чемпионата мира в Аргентине в 1978 году: морские ванны и бронзовый загар на жарком солнце.

Мое отлучение от футбола я стараюсь компенсировать игрой в волейбол-футбол на золотом пляже Копакабаны. Моя техника позволяет мне забизать такие голы, которые ставят на колени не одного бразильца. Наконец, я очень многое получаю от присутствия здесь Патрика Пруази, финалиста в розыгрыше теннисного кубка «Ролан-Гарро» в 1971 году, и его зятя, Янника Ноа, и беру у них уроки ускоренного обучения игре.

Я пользуюсь своим пребыванием в Рио, чтобы посмотреть матчи чемпионата Бразилии. Два раза я присутствовал на игре «Фламенго» и видел, как носился по полю Зико в футболке в красно-черных полосках. Я отмечаю, что он пользуется относительно большой свободой маневра при нанесении удара по воротам – это позволяет ему проявлять себя во всем блеске. Может, через год мы встретимся с ним в Испании, на очередном чемпионате мира.

Отпуск заканчивается. Меня вызывает домой сборная Франции на повторный товарищеский матч со «Штутгартом».

Это – летний матч, матч, не имеющий никакого значения. И тем не менее собралось немало зрителей: сорок тысяч болельщиков. И «Парк-де-Пренс» гудит нетерпением, неудовлетворенный нашим неумением удовлетворить его запросы.

22.00. Прекрасная августовская ночь, которая отличается какой-то мягкой голубизной, постепенно переходящей в темные тона.

Мы играем уже 63 минуты.

И «Штутгарт», выступающий как спарринг-партнер, извлекающий выгоду, прежде всего, для себя, ведет со счетом 3:1 на нашем поле. Обычно, с тех пор как футбол вознес меня до ранга звезды, я в какой-то мере становлюсь «лицом афиши». И вдруг я превращаюсь в «козла отпущения».

Меня начинают освистывать.

Раздаются крики: «Платини, вон с поля!».

Истошно вопят: «Платини, вон!».

Это уже слишком. Я поворачиваю голову в сторону скамейки запасных, где неподвижно рядом с Идальго сидят игроки, одетые в бледные спортивные костюмы, ожидая своей очереди вступить в игру. Я направляюсь к ним. Первым понял, в чем дело, Тигана. Затем Баттистон. Они подбегают ко мне, обращаются со словами утешения, а я, украдкой передав им свою капитанскую повязку, ухожу, опустив голову, к раздевалке. Батеней, спустившись с трибуны, тоже утешает меня.

Стадион «Парк-де-Пренс» просто беснуется. Сорок тысяч возбужденных, мстительных глоток исходят в крике и свисте. Это как ураган. Моя бедная голова должна была, вероятно, расколоться от брошенных в нее упреков. Я наконец успокаиваюсь, прихожу в себя в теплой ванне в раздевалке и окончательно овладеваю собой под холодными обжигающими струями душа.

Прошло полчаса.

Наконец я слышу знакомый шум, который усиливается резонансом кирпичных стен, и вот в беспорядке в раздевалку вваливаются после своей капитуляции игроки сборной Франции. Их футболки – мокрые от пота, глаза сверкают гневом. Доказательство того, что матч проигран вчистую.

Но меня ожидает еще одно испытание: послематчевая пресс-конференция, которая превращается в балаган. Я должен отвечать на идиотские вопросы, отделываясь туманными ответами общего характера: «Да, я разочарован… Да, публика имеет право свистеть… Нет, я не показал себя с достойной стороны. Да, я постараюсь взять реванш… Нет, ждать долго не придется» и т. д. и т. п.

Я не хочу выставлять на всеобщее обозрение то состояние, которое я испытываю при поражении, тем более учитывая настроение всеобщей враждебности по отношению ко мне. Кроме того, те 30 минут, которые я провел в одиночестве в окрашенных охрой каменных стенах раздевалки, были, по-моему, самыми трудными во всей моей карьере.

Во время пресс-конференции я чувствую, как на меня бросают утешительные взгляды Тигана и Баттистон. Взгляд Идальго, словно у побитой собаки, а по глазам отца, который, конечно, переживает меньше, чем я, все же видно, как он сильно страдает.

По правде говоря, я терпимо отношусь к критике. Я понимаю, что можно освистать игрока. Но не до такой же степени, чтобы принудить его добровольно уйти с поля…

Эти «откровения» о моей ежемесячной зарплате несомненно привели к возникновению в среде наименее выдержанных болельщиков фронды «анти-Платини».

Уже в который раз за несколько месяцев я вынужден всенародно оправдываться. Объяснять, что мои неспортивные доходы не имеют ничего общего с моей ежемесячной зарплатой.

Но расскажу все по порядку.

В свое время я принял решение разрешить использовать мое имя в рекламе жареной рыбы, детской футбольной формы, обуви и конфет. Четыре превосходных контракта.

Затем благодаря усилиям Бернара Женестара, который превосходно исполняет свою роль поверенного в моих делах, на коллекции готовой одежды для детей в возрасте от шести до шестнадцати лет (джинсы, куртки, водолазки) появились факсимиле моей подписи и мой игровой номер. Я внимательно слежу за этой коллекцией, разработкой которой руководит Даниэль Эштер.