Но… все ж таки принимает цветок, полагая, что уж явно не впервой ему общение со всяко разными ленами, а сила сильная и мужская в нем велика настолько, что продолжает все в одну и ту же дуду: цветки то есть дарит. Потому и принимает. И все довольны. Оба правильно рассчитали. Оба потом с удовольствием, а поскольку уже не дети и, как я уже говорил, не впервой, то удовольствие ещё круче, потому что с такой примитивной, в сущности, горчинкой, блядь, которую так все превозносят и (хлебом их не корми!) норовят какой-то из этого пафос устроить. Не думают друг о друге. Но Коля дарит, Лена берет. Лена берет, Коля дарит. Любят они друга друга. Заводят плюшевых медведей, возвращаются в детство. Их туда не зовут. Скитаются по детству бездомные, голодные, совершенно ни к городу, ни к селу.

Лена тогда, наконец, внезапно выгоду извлекает, то есть находит-таки повод поплакать и поскандалить, а то Счастье затянулось чего-то, подустала она. Вот и последний день. Последний цветок. Последняя резаная свинья. Последний совместный долдон. Ути-пуси. Утром опять Николаю в дорогу. Только до Р. не дотягивает по-прежнему. Да он уж и так придрочился. Это мама у него дура… И папа долдон.

И бредет по своей дурацкой кривой, уже ничего не желая, постепенно превращаяся в шар. И вдруг — добрый вечер! Японские водолазы штурмуют новые бастионы! Как звать-то тебя, красавица? Еленою я нареченная… И глазки — хлоп! — вниз… Опытная.

Вполне естественный, и, к сожалению, по-прежнему приятный холодок. Конфетку хочешь, Леночка? Нет, я не хочу конфетку. Я сладкое не очень люблю. Я хочу цветочек, а?..

Нет у меня цветочков. Только цветки одни. Вот, на тебе! Вот тебе и раз. Первый… И в первом круге. Давай-ка вместе кружиться! Идет?

Хорошо. О'кейно. Согласная я. В принципе, так и случиться было должно. Не могло быть иначе. Ты заебан, я заебалась по жизни не меньше, — согласна я, давай вместе кружиться, постепенно вверх подымаясь, потому как вдруг это и впрямь Оно, спираль то бишь, нет? Вдруг?..

Ах, как ты, Леночка, хороша! Хочешь, я тебе каждый день буду цветки дарить?

Да. Очень. Дари мне. Люби меня. Не бойся, что мне надоест. Мне, веришь ли, после каждого нового цветка, следующего ещё больше желаться будет. Веришь, нет?..

Как тебе не верить, Леночка моя, единственная моя девочка (по губам, по губам меня! (Прим. Сквор.))!.. И мне не надоест никогда дарить тебе, любить тебя, мечтать о тебе же, лежа рядом с тобою же, любимая моя приемщица однообразных даров! Светило мое, Елена Святая, самая премудрая моя! Да здравствуй ты! Бело ли небо, рыжи ли звезды, или и пусть даже будет все как у людей, не устану тебе я дарить цветок, и танцевать до утра я с тобой не устану (сл. соответственную песню в исполнении Алены Апиной. (Прим. Сквор.)), и великий поэт-символист Александр Блок напишет о нас стишок:

Это любая совокупность. Потому что предметов нет. Их и быть не могло. В незапамятные времена стремились к простоте, как и поныне — оттого и не помнят о них ничего. Всегда одно и то же.

Дум-дум-дум — стучится одна и та же капля в одно и то же жестяное ведро. Веер. Что веер-то? Так, ничего. Навеяло ветром. Как будто растения мы, — беременеем, сами не ведая от кого, а о «зачем» уж давно перестали задумкаться. И вообще, всем заткнуться пора! Что вам, дыр мало, ложбин, лощин, пещерок, сводчатых потолков?..

Что холодно, так то — правда, потому что это просто и всем понятно. Когда жарко, то тоже всем. Никому скоро не хочется плакать. Будем плавать и далее в сентиментальных прудах. А кого бесплатное творчество не устроит, того можем водолазом оформить. Будете при деле.

А ежель по вероисповеданию вы буддист, тогда дело вам это любимое даже будет, потому что вам все равно.

Можете записаться на курсы буддистов. Мы организовали их, чтобы несколько процесс упорядочить, и чтоб всем лучше жилось. Чтоб более длилось то сомнительное, что каждый приобретет, если будет прилежно учиться.

Я очень хочу увидеть. Я очень хочу на кухню к тебе. Я очень к тебе… напроситься на чай. Но совесть-то надо иметь! Да? И, например, не иметь кроме совести ничего.

А что чай? Обмен зрения точками. Обман такового же. Сигареты — палочки. Сигареты — пулеметы. Слова, слова, слова. Мой ход — твой ход… Но не в том смысле, что одно и то же, как капля в жестяное ведро, а идея очередности.

Вот, казалось бы, точки зрения. Они разные, если на секунду забыть, что я себе всё придумал. Так забыть — нехитро. Но хорошо ли быть хитрым? Но в данном случае, это ведь и не хитрость вроде, а просто вера в то, что мир шире, чем моё восприятие.

Но он не шире. Убийственно не шире, потому что это Я предполагаю, что он может быть шире. И это Я предполагаю его гипотетические горизонты, которых видеть мне не дано. Но я вижу их, потому что мы видим все, что предполагаем. Предположение — это и есть зрение. И потому, сколь ни необозримы пространства, наличие каковых ПРЕДПОЛАГАЕМ мы за пределами своего восприятия, — это всегда будет точка. Потому что все же не видим мы, а выдумываем, что, в свою очередь, вполне очевидно.

Человеческий язык в значении language — это сеть на морского крупного зверя, потому как это пчелиные соты, которые заполнять не нам. Мы ж не пчелы, нет? Кроме того, — это вектор, то бишь луч, имеющий сотовое строение. Слово «господи» — чаще всего обращение, но на самом деле на другой частоте оно идентично слову «блядь», но не в Существующей роли; то есть, когда искомое «блядь» — не существительное, а синтаксический артикль. Пример: Я, блядь, и без вас все знаю.