Я хочу войны в Ираке, потому что хочу войны в Америке. Я хочу краха ценностей мирной жизни. Потому что ценности эти — иллюзия. Я ненавижу Человека Развлекающегося. Из-за него несчастны подлинные Люди.

Я люблю Человека, созданного по образу и подобию Божьему, а Человека, порожденного современным обществом, я ненавижу и мечтаю только о том, чтоб он сдох. Умри, свинья! (Когда я решусь на продюссирование какого-нибудь панк-проекта, заглавную композицию я так и назову «Умри, свинья!»)

Господин Жерар Анкосс, он же Папюс, в своей книге «Практическая магия» писал: «Трудность заключается не в том, чтобы определить, что такое Человек, а как раз наоборот: в определении того, что прикрывается именем человека, не будучи им на самом деле».

И далее: «Теперь понятна разница между Пифагором или Ньютоном и импульсивным человеком. Для профана и тот, и другой — люди, между тем как в действительности заслуживают этого имени лишь первые».

Я русский, и я знаю, что такое боль и безо всякой войны. (Кстати, французам это тоже известно, и немцам.) А по материнской линии я на четверть еврей, и что такое боль, я знал ещё задолго до своей последней, блин, реинкарнации. И на кресте вместе с Христом Я висел, и с жёнами Магомета спал, и Сидхартхой Гаутамой звали Меня и Синдбадом-мореходом звали Меня. (Это так, чтоб пафос сбить. Пафос ведь — это только символ боли, кино про боль, подобно тому, как физическая Вселенная — символ Моего внутреннего мира.)

Я знаю, что такое Боль. Я русский. Я счастлив, что я — русский. И счастлив, что я знаю, что такое боль. А, как поётся в одной русской песне, когда ты счастлив сам, счастьем поделись с другим!..

Умри, Америка! Только так ты спасёшься!

Я хочу этого…

Ещё я хочу, чтобы действительно спаслись те, кому суждено уцелеть.

Мы ещё вернемся к этой теме 17-го.

Сегодня 20 марта 2003-го года. No comments…

Вот ну и что, собственно, Лев Толстой со всеми его счастливыми и несчастливыми семьями? Ну, бред, блин, всё это! Ну, ей-богу, бред!..

Вчера было 17-е марта (писано сие, кроме несуществующих комментариев 18-го, в день маминого 55-летия), ранее предполагаемый день начала военных действий США против Ирака. Я в последней (какое бы слово тут написать, а?), гм, партии, в последнем, блин, сете сказал: «Умри, Америка! Только так ты спасёшься!», — под этими словами я подписываюсь и сегодня в своем теперешнем над-париже-фанерном положении.

Я, видите ли, теперича панировочный сухарь без сомнений!.. (Ключ к пониманию последней сентенции вы найдёте в обладании знанием того факта (а ключ ко всему — только в обладании Знанием, а ключ к обладанию Знанием — это Труд и, в первую очередь, ежедневная работа Души)), так вот, в обладании знанием того факта, что существительные бывают исчисляемые и неисчисляемые. Я уж молчу о том, что одни из них при этом называются денотатами (и обозначают предметы; такие как «стол», «стул», «шкаф», «пизда» или «хуй» (хотя по поводу двух последних можно поспорить)), а другие — сигнификатами, обозначающими понятие (то есть «любовь», «соитие», «встреча», «расставание» и «понимание», наконец!).

И вот ПАНИРОВОЧНЫЙ СУХАРЬ! При том, что сам по себе сухарь легко исчисляем, неисчисляемым его делает прилагательное «панировочный», поскольку ПАНИРОВОЧНЫЙ СУХАРЬ, вообще, кстати, не употребляющийся в единственном числе (не употребляющийся в языке, но не так, чтоб не в пищу), суть крошки.

При этом следует понимать, что существительное КРОШКА предельно предметно и исчисляемо. Её можно потрогать, и она даже может, одна конкретная маленькая КРОШКА, доставлять массу неудобств в постели. К примеру, если с похмелья в той же постели неаккуратно жрать бутерброды, — то есть насорить.

Неисчисляемым КРОШКУ делает именно женский же род, а не множественное число. Когда мы говорим о неисчисляемых существительных, мы берём только единственное число в именительном падеже. В идеале это должен быть ещё и мужской род, но у КРОШКИ нет мужского рода. В женском же роде единственного числа в именительном падеже количество КРОШКИ становится неопределённым по аналогии со словами «стружка» или диалектным «мошкА». А другого рода, повторяю, у КРОШКИ нет…

Когда же я утверждаю, что я теперь ПАНИРОВОЧНЫЙ СУХАРЬ, оный сухарь перестаёт быть предметным существительным, то есть денотатом, и, оставаясь всё-таки сухарём, превращается в понятие, потому что я — это Я. То есть человек, одушевлённый и т. п..

Ещё это можно назвать метафорой. То бишь, таким образом, я, блядь, уёбище, высказался о своём теперешнем положении в метафорическом, ёпты, ключе!..

Вчера, 17 марта, я ничего не написал об Ираке, потому что а) не в курсе дел, б) у меня несвоевременно кончилась карта в интернет-кафе E-MAX). Ключом к пониманию пунктов А и Б служит пункт В: я ушёл от A и покинул нашу с ней квартиру и рыжую кошку…

Поэтому вчера мне было наплевать на войну в Ираке. Но…

В одном из смыслов я ушёл, чтобы впоследствии эта война перестала мне быть чужой…