Гениталии истины
Макс Гурин
ГЕНИТАЛИИ ИСТИНЫ
1.
В принципе, Мишутка был вполне себе пригожей игрушкой. Но вот кожа – да: кожа серая была. Откуда он взялся такой? Из какого Мосторга?
Впрочем, Мосторг был известен. Ведь нам всем, если как следует покопаться у нас внутри, известно нечто безмерно важное, но неизменно представляющееся полной безделицей остальным. Нет, Ваня, конечно, его и таким любил. (Ваня – это так, на минуточку, мальчик-хозяин.)
Возможно, что даже напротив – плюшевая серая шёрстка, в первую очередь, и обуславливала любовь Вани к Мишутке, то есть, цвет плюша, в плане разжигания детской страсти к объектам собственного воображения, был наиболее выгодным Мишуткиным наследственным признаком. Чувствую, назревает вопрос, и отвечаю немедленно «да»! Да, несмотря на то, что Мишутку, да и не его одного, конечно, всегда с лёгкостью можно было потрогать, а то и переложить из коробки с игрушками на антресоль или и вовсе уложить с собою в постель, – нет... Всё-таки он был лишь одним из многих атрибутов Ваниного внутреннего мира. Хотя и (примерно раз в две-три недели) атрибутом любимым. То есть, прямо скажем, творя Мишуткину душу (с точки зрения любого уважающего себя дяди Коли – воображаемую), Ваня, естественно не размышляя об этом в подобных терминах, занимался созданием объектов (до некоторой степени независимых) в рамках своего дошкольного сознания. То есть был наш Ваня натурально немного-немало локальный Господь. И ведь правда! Душу Мишутки творил он буквально из ничего. В качестве «ничего» в его случае выступал серый плюш, свёрнутый в причудливой форме, напоминающей медвежонка. Для пущего сходства к тому месту, которое более всего напоминало медвежью голову были пришиты круглые маленькие пластмасски, напоминающие, в свою очередь, глазки и носик. На пластмасске, символизирующей носик, имелось два углубления, по всей вероятности, призванных напоминать ноздри.
Мишутка был славный. Ваня его любил. Особенно ему нравилось раздвигать игрушечные плюшевые ягодицы и всякий раз поражаться, какая же там гладкая и нетронутая временем шёрстка. Ведь за пару лет эксплуатации, что и говорить, рабочие поверхности уже несколько выцвели. Попка же по-прежнему оставалась столь же прекрасной, как и в первый день его жизни.
Животик у Мишутки был жёлтый. Потому что пыльный. То есть, когда остальная шкурка Мишутки была ещё такой же нежно-серой, какой навеки осталась в попке, животик его был белым.
И тем не менее, кроме Вани, Мишутку не любил больше никто. Ни кукла Сима, ни обезьянка Тяпа, ни её сын Андрюша – одним словом, никто. В особенности, именно Сима.
У неё было две серьёзных и принципиально неразрешимых проблемы. Во-первых, у неё не было вагины. А во-вторых, не было грудей. Даже сосков. И что самое ужасное, при всём при том, то есть при полном отсутствии самого главного – она всё-таки была женщиной. То есть, созданием до нельзЯ истеричным, ранимым, тонко чувствующим, склонным к нервным припадкам и обморокам, время от времени грязно ругающимся, ищущим поводов для ссоры, плаксивым и дьявольски привлекательным.
У неё имелся хахаль. Пластмассовый Майор Парасолька. Он был танкистом, и у него тоже были проблемы. Во-первых, он был лишён не то что возможности – но и всякой надежды на то, чтобы хоть когда-нибудь оказаться внутри своего танка, потому что у танка… не было люка. Майор Парасолька вечно воевал, стоя на башне. Танк же вечно шатало-мотало из стороны в сторону и нет-нет, да подбрасывало на каких-то разноцветных брёвнах, а то и вовсе на оловянных коллегах майора. Всякий раз он удерживался лишь потому, что стоял по щиколотки в какой-то вонючей клейкой массе неопределённого цвета, которая, как он слышал, по науке называется пластилином.
Поскольку у него не было полового члена, влечение, которое он испытывал к Симе, было хотя и сильным, но весьма неопределённого свойства, что и было его второй проблемой. Однако то, что его правая рука всегда крепко сжимала красное знамя, он интуитивно считал своим плюсом и, скорее всего, был в этом прав.
Сима тоже считала себя неравнодушной к Пластмассовому Майору. Ваня иногда разрешал ей бегать встречать его на КПП. Когда ему хотелось сделать Парасольке приятное, он снимал с Симы одежду, чтобы она ждала своего героя обнажённой. Симу это повергало в такое смущение, что у Вани иногда случалась эрекция, что по молодости лет ставило в тупик его самого. В такие моменты он начинал напряжённо думать (конечно, не находя ответа), что заставляет его раздевать эту безмозглую куклу – желание доставить удовольствие Парасольке или же то смущение, которое она испытывает, оставаясь голой.
Об этом он иногда говорил с Мишуткой. Однако, пусть сокровенный смысл их разговоров останется тайной. Тайной Мишутки и Вани.
За эту тайну Мишутку и не любили другие игрушки. Нет, не то, чтобы ненавидели, а просто не испытывали к нему симпатии. Как-то не приходило им в голову, что его тоже можно любить. В принципе, у него действительно не было ни танка, ни знамени.
Зато… у него был Ваня. Ване было не то пять, не то шесть, и он был вполне себе умненький мальчик.
2.
Ровно через год после того, как у Вани поселилась обезьянка Тяпа, у неё родился сын: обезьяныш Андрюша. Животик Андрюши был рыж и вельветов. И ещё, в отличие от Тяпы, у него был хвост, да к тому же коричневый.
От кого Тяпа нажила Андрюшу, было неведомо никому. Однако факт оставался фактом: Андрюша родился, явился в этот мир, занял-таки свою нишу в хрущёвской трёшке и, соответственно, в ваниной голове.
Учитывая тот факт, что Тяпа была преподнесена Ване бабушкой на день рождения в качестве именно что «обнимательной» обезьяны, в этом не было ничего удивительного – мало ли, кого она там «обняла». В конце концов, в её игрушечной жизни было немало минут, когда она была предоставлена сама себе.