Соотношение масштабов: 1:1,5.

Самое удивительное, что Ямакаси, оседлавший лошадь, вовсе не выглядит нелепо. Напротив, они смотрятся как единое целое. Ямакаси рожден для лошадей (пусть даже и гипсовых), как рожден для крыш, мопедов, разводных мостов, пожарных лестниц. Эта мысль приходит к Ваське внезапно: несмотря на свою исключительность и уж совершенно оголтелую экзотичность, Ямакаси идеально подходит для обыденного мира во всех его обыденных проявлениях.

Она не должна сердиться на птицу Кетцаль.

– …Что – моя сестра?

– Где обитает твоя сестра?

Васька делает неопределенный жест рукой в сторону двери: там.

– Вот как? И что же находится там?

– Наша квартира. Сначала она принадлежала деду, потом родителям, а теперь в ней живет ведьма.

– Я слыхал, что раньше деятелям культуры обламывались самые настоящие хоромы.

– Так и есть, – с готовностью подтверждает Васька. – Квартира шикарная.

– И при этом ты живешь в мастерской…

– Я сама так решила. Не могу ее видеть.

– А родители?

– Родители давно умерли. Мне было шесть…

– А ей? – Ямакаси проявляет подозрительный интерес к блаженной дурочке Мике, Ваське это неприятно.

– Шестнадцать.

– И вы все это время жили одни?

– И мы все это время жили одни. Каждая сама по себе.

– Надо полагать, она о тебе заботилась все то время, пока ты не выросла? Не превратилась в такую… такую…

Жокей Ямакаси намеренно затягивает с определением: в такую неблагодарную скотину в такую омерзительную гадину, что просто с души воротит

– …в такую – что?

– В такую потрясающую девушку. Иди-ка сюда, кьярида миа.

Васька понятия не имеет, что означает «кьярида миа»: очевидно, обращение к женщине, которое позволяет мужчине считать ее своей собственностью.

– Мы и так достаточно побыли вместе. Пора бы отдохнуть друг от друга, – говорит она, но все же поднимается с постели. Изящно натянуть на себя джинсы не получается, обычно ловкая Васька путается в штанинах, скачет на одной ноге, едва не падает, вот проклятье! Ямакаси взирает на сцену со снисходительной улыбкой всадника-монаха, только что вошедшего в Иерусалим.

– Иди сюда, – говорит он. – Давай руку.

Васька вовсе не собиралась протягивать ему руку, – восседать на гипсовой лошади еще глупее, чем восседать на куцем седле мопеда, к тому же гипс пачкается, – она не собиралась, но уже через мгновение оказывается на лошадином крупе. Единственное утешение – теперь она сидит не позади Ямакаси, а впереди него.

– Вы всегда жили одни?

– После смерти родителей – да.

– И никто вам не помогал, бедным сироткам? «Бедные сиротки», «бедные, бедные сиротки», «бедные вы мои сиротки», – Васька уже когда-то это слышала.

– Что значит – не помогал?

– Не было никого, кто проявил в вас участие?

– Зачем ты спрашиваешь?

– Просто… Интересно было бы узнать про твою жизнь побольше. Ты считаешь это излишним любопытством?..

Васька медлит с ответом.

Что, собственно, произошло? Она познакомилась с парнем, который так ловко перемещается по крышам, что и зовут его – Ямакаси. Она познакомилась с ним, как знакомилась со всеми другими из разношерстного сообщества экстремалов:

это Ильич, он занимается фристайлом; это Кузя, он занимается кайтингом и только вчера вернулся из Австралии; это Вован, он альпинист, потрать на него вечер, если не сложно. Только не заговаривай о горах: Вован с тремя ребятами ездил на Хибины, они все погибли и лишь он остался жив, об этом даже в новостях сообщали.

Она переспала с Ямакаси, как до этого спала с Ильичом, Кузей и альпинистом Вованом: секс, как перемена впечатлений, как тренировочный лагерь перед очередным восхождением, перед очередной попыткой взлететь в небо, перед очередным спуском через пороги вниз по реке. Никто из них не пытался особо вникнуть в Васькину жизнь – и она тоже не вникала. Собственно, тут и вникать не во что: большинство этих парней гораздо менее интересны, чем дело, которым они занимаются. И Васька нужна им не для всепоглощающей и вечной любви (хотя встречались и такие экземпляры, она выпроваживала их быстрее, чем всех остальных). Васька нужна им, чтобы расслабиться, чтобы не думать о том, что следующее восхождение, следующий полет, следующий спуск могут оказаться последними. Васька нужна им, чтобы подтвердить собственную состоятельность.

Они нужны ей по той же причине.

К чему клонит Ямакаси, куда он ведет гипсового коня? – Васька не может избавиться от ощущения, что они и вправду движутся, мерно покачиваясь в седле: знакомое до последнего штриха пространство мастерской неуловимо меняется. Стен больше не существует, впереди неожиданно образовался коридор, почти такой же, какой оставался за Ямакаси там, наверху, в прогалинах между железными холмами. Так же клубится сгустившийся воздуху входа, но есть и разница.

Коридор там, наверху, был абсолютно пустым, абсолютно стерильным.