Так же обстояло дело с другим великим человеком XVII века, Джорджем Фоксом. Родившийся в то самое время, когда Ришелье возглавил государственный совет, а отец Жозеф окончательно отдал себя политике, Фокс начал свое служение за год до Вестфальского мира. За последующие двадцать лет Общество друзей постепенно приобрело законченную форму. Убежденный маргинал — будучи приглашен Кромвелем, он отказался даже есть за его столом, чтобы себя не скомпрометировать, — Фокс до конца оставался апостолом внутреннего света, и успех не развратил его. Основанное им общество переживало подъемы и спады, времена духовного застоя и спячки и периоды духовного оживления; но всегда квакеры придерживались непреклонного фоксовского теоцентризма и наряду с этим — его убеждения, что если добро должно оставаться чистым и беспримесным, творить его надо на периферии общества — отдельным людям и достаточно маленьким организациям, способным вести нравственную, рациональную и духовную жизнь. Вот почему объем полезной и благотворительной работы, выполненной Обществом друзей за двести семьдесят пять лет его существования, несоизмеримо велик по сравнению с его численностью. И здесь противоядия хватало лишь на то, чтобы нейтрализовать малую часть токсинов, выработанных в политическом теле государственными деятелями, финансистами, промышленниками, церковниками и неприметными миллионами в низу общества. Но хотя закваска теоцентризма способна противодействовать яду лишь частично, до сих пор именно она спасала цивилизованный мир от полного саморазрушения. Надежда отца Жозефа привести всю нацию прямиком к Царствию Небесному на земле иллюзорна, покуда человеческие инструменты и материал политической деятельности остаются непреобразованными. Место ему было среди тех, кто готовит противоядие, а не тех, кто варит отраву.

В мае 1638 года отца Жозефа разбил удар, и какое-то время он пролежал частично парализованный и с отнявшимся языком. Однако покой скоро восстановил его здоровье — ненадежное здоровье пожилого человека, жившего в постоянном напряжении, под гнетом ответственности и непомерных трудов. Летом он вернулся к работе министра; но понимая, что конец близок, переложил большую ее часть на других, чтобы высвободить себе время для «хорошего сообщества». В последние месяцы жизни он часто бывал у своих духовных дочерей, кальварианок, в их монастыре в Маре. Он трудился там не покладая рук: проповедовал, читал лекции на религиозные и философские темы, давал духовные советы тем, кто в них нуждался. В это время он любил повторять, что «ему важнее духовная помощь последней кальварианке, нежели все царства земные». Можно только пожалеть, что он не всегда так думал.

В последний год жизни отца Жозефа дела у французских армий шли не блестяще. Конде потерпел бесславную неудачу в северной Испании. В Италии французским и савойским войскам пришлось отступить перед испанцами. Наступление в Нидерландах захлебнулось. Хорошие новости приходили только из Эльзаса. В этой голодной и наполовину вымершей провинции Бернгард Саксен-Веймарский, разбив одну за другой армии Де Веерта, Гетца и Карла Лотарингского, теперь, осенью 1638 года, осадил Брейзах — крепость, господствовавшую над испанскими коммуникациями между Италией и Нидерландами. Разъезжая между монастырем в Маре, Рюэлем и Кардинальским дворцом, отец Жозеф следил за перипетиями далекой кампании с тревожным интересом, который, вопреки всем рассуждениям о «царствах земных», нисколько не уступал его заботе о совершенстве монахинь. Несмотря на удар и близость смерти, он оставался министром иностранных дел, официальным преемником Ришелье и — вместе с кардиналом — творцом той политики, за которую Бернгард и его свирепые авантюристы сражались под Брейзахом.

В субботу 11 декабря отец Жозеф перебрался из кельи, служившей ему кабинетом, в келью монастыря в Маре, отведенную ему как духовному наставнику кальварианок. За три дня он хотел прочесть три больших лекции о том упрощенном варианте духовных упражнений Бенета Фитча, который преподавался кальварианкам. Субботняя и воскресная лекции прошли благополучно и не слишком его утомили. Но посреди третьей лекции, начавшейся в шесть утра в понедельник, 13 декабря, отца Жозефа остановил внезапный приступ рвоты. Он ненадолго уединился, но не позволил монахиням разойтись, и когда приступ прошел, возобновил беседу, продлившуюся в общей сложности два с половиной часа. Он чувствовал страшную слабость, и ему все время казалось, что его голос не доходит до задних рядов. Он то и дело останавливался и спрашивал, всем ли слышно. Монахини отвечали, что всем, и отвечали правду — преодолевая свою слабость чудовищным усилием воли, он говорил громче обычного.

Закончив лекцию, отец Жозеф ушел к себе и остаток дня провел в молитве, прервавшись только для встречи со священником — монастырским духовником. Чувствуя, что конец близок, он исповедался за всю жизнь.

Вечером он вышел из кельи и побеседовал с аббатиссой и старшими монахинями, ее помощницами. Речь зашла о любимом некогда предмете отца Жозефа — крестовых походах. Одна из монахинь сказала, что Святую землю освободят очень скоро: ведь отцу Жозефа это было обещано в откровении. Монах ответил, что она ошибается. Ему никогда не было откровения о скором освобождении Святой земли. Единственное, что он получил в видениях и восхищениях, — это божественное указание «сделать все, что я могу, для вызволения Иисуса из плена».

На следующее утро в семь часов отец Жозеф отслужил мессу в монастырской часовне, а потом имел последнюю беседу с аббатиссой и ее помощницами. Он говорил с ними об их обязанностях и о том духовном совершенстве, о том постоянном единении с Богом, достижению которого они посвятили свою жизнь. Когда он стал уходить, слова прощания с обеих сторон произносились с особой торжественностью, с необыденным волнением.

Из Маре отец Жозеф отправился в Рюэль, где у него была назначена встреча с кардиналом. Он говорил с кардиналом и в этот вечер, и на следующий день. В четверг, 16 декабря, он встал, как обычно, до рассвета и после молитв и медитаций приступил к текущим делам. Только что пришло большое письмо от капуцинских миссионеров в Абиссинии. Отец Жозеф выслушал его с живейшим интересом и сразу же продиктовал ответ. В десять он вышел из своей комнаты, отслужил мессу и, побеседовав с несколькими людьми, уселся обедать. Он поел с аппетитом и чувствовал себя явно лучше, чем в предыдущие дни. После обеда к нему явился папский нунций, кардинал Бики, с которым отец Жозеф долго говорил о вопросах церковной политики — возможно, и об обещанной ему красной шапке, обещанной до того твердо, что известие о его назначении ожидалось со дня на день. По окончании беседы, отец Жозеф церемонно проводил нунция до парадного входа. На обратном пути он прошел через большой зал, который готовили к вечернему спектаклю. Здесь он наткнулся на Ришелье, вышедшего из своих покоев проверить, как подвигаются работы. Кардинал был в хорошем настроении и в шутку пригласил старого друга на вечернее представление, уверяя, что тут нет греха: пьеса написана на серьезнейшую тему и в высшей степени назидательна. В том же ключе отец Жозеф ответил, что он, к сожалению, уже обещал «заняться декламацией с молитвословом», и, распрощавшись с кардиналом, ушел к себе. Он прочел часы, какое-то время провел в молитве, затем сел ужинать. За ужином его секретарь, отец Анжелюс де Мортань, читал ему из хроники крестовых походов.

Эти странные рассказы о героизме и жестокости, о набожности и алчности, о простодушии и самом циничном лицемерии оказались последним, что донеслось к отцу Жозефу из мира политики. Когда он встал из-за стола, его разбил новый удар. Потерявшего речь и почти полностью парализованного, его уложили на кровать. Слуги побежали за священником и врачами кардинала.

На сцене большого зала актеры декламировали александрийские стихи, обращаясь к темноте, где сидели кардинал и его придворные. Внезапно по залу прошел легкий шелест: начальник караула вел монаха, имевшего неотложное сообщение для его преосвященства. Ришелье сердито нахмурился и хотел было шикнуть на непрошеных пришельцев; но услышав, что шепчет монах, чуть не вскрикнул от боли и вскочил с места. Актеры смолкли на полуслове. Не успев закрыть рот, они стояли перед вдруг озарившимся огнями залом и смотрели, как сквозь строй почтительно кланяющихся и приседающих зрителей из зала стремительно уходит кардинал.

Убитый новостью, Ришелье поднялся в комнату монаха и, сев рядом с узкой кроватью, взял его за руку — безжизненная рука больного не ответила на пожатие. «Mon appui, — думал кардинал, — ou est mon appui?» Пришли врачи, отворили больному кровь. Затем настала очередь священника. Все преклонили колени; отца Жозефа соборовали.

Отец Жозеф пережил ночь, и утром его состояние слегка улучшилось. Известие о втором ударе пришло в Париж — благоразумный секретарь немедленно составил и подал королю на подпись письмо папе, сообщавшее Его Святейшеству о печальном событии и просившее не назначать отца Жозефа кардиналом.