Только по прошествии лет закрытие лазейки в Западный Берлин путем насильственного «ограждения» представляется само собой разумеющейся мерой. Западногерманские политики рассматривали три возможных варианта максимального обострения во время второго Берлинского кризиса, «основываясь на сообщениях собственной разведки и разведок союзников»: первый — тотальная блокада, как в 1948-49 годах; второй — требование Москвы передать контроль над западноберлинскими аэропортами в руки Советов или ГДР и третий — заграждение границы между секторами. Четвертая альтернатива — военная оккупация русскими Западного Берлина — полностью исключалась. Согласно Францу Йозефу Штраусу, Федеральному министру обороны в 1961 году, больше всего тогда опасались именно первого варианта, считавшегося наихудшим — повторения сталинской блокады 1948–1949 годов. При этом наблюдатели БНД на местах — «у нас было полное представление о противнике» — летом 1961 года интенсивно сообщали о маневрах и о передвижениях войск в ГДР. Но ведущих западногерманских политиков подстегивало не только это опасение. Через несколько недель после постройки Стены Федеральный канцлер Конрад Аденауэр в беседе с журналистами заявил, что «в зоне чувствовалось, что там готовится какой-то удар». Но, по словам Аденауэра, Бонн не рассчитывал на закрытие границы: «У нас были сведения, что в Зоне может вспыхнуть восстание».

Таким же драматичным, как страх перед блокадой или восстанием, было опасение того, что Хрущев теперь всерьез сможет пойти на претворение в жизнь той угрозы, которую западные державы со времени ультиматума советского партийного вождя в 1958 году в политическом плане боялись больше всего. Если западные страны не соглашаются на статус «свободного» и демилитаризованного города Берлина, то Хрущев может пойти на заключение сепаратного мирного договора с ГДР. В таком случае советские суверенные права на управление советским сектором Берлина могли бы быть переданы ослабевавшему режиму Ульбрихта. Потому можно сказать, что не западные спецслужбы работали неэффективно, а что сами союзники, по словам Брандта, «боялись не того кризиса».

Впрочем, существуют и другие объяснения. Западные державы уже много лет ожидали от ГДР и СССР шагов по физической изоляции Западного Берлина в качестве реакции на особую ситуацию, сложившуюся в разделенном городе. В последней декаде января 1953 года, например, Организация Гелена предсказывала полную «герметизацию» Берлина еще в том же месяце. В 1957 году ЦРУ рассуждало о возможности перекрытия границы секторов. В Восточном Берлине на самом деле уже с 1952–1953 годов рассматривались такие меры. Со временем сообщения такого рода стали привычными, превратившись в рутинную информацию для западных политиков. Драматическое обострение Берлинского кризиса летом 1961 года было воспринято в Бонне и в Западном Берлине всерьез, но вот постройка Стены для западногерманской стороны представлялась маловероятным вариантом развития событий. То, что отчеты БНД, как явствует из известных на сегодня документов, подчеркивали именно такой вариант, возможно, не встретило должного понимания со стороны многих западногерманских политиков. Разведывательный анализ собранных в Пуллахе сведений подчеркивал, в конце концов, именно узкое поле для игры западногерманских политиков в случае подобных действий Ульбрихта и Хрущева в Берлине.

Отчет БНД о военной ситуации за июль 1961 показывает, что разведка была хорошо проинформирована. В отчете точно и подробно описаны советские задачи и планы на тот случай, если будет заключен сепаратный мирный договор с Восточным Берлином: политическая и экономическая изоляция Западного Берлина, преграждение потока беженцев туда и в Западную Германию, тем самым «консолидация режима СОЗ» и «признание де-факто режима в Панкове»; вследствие этого прекращение влияния свободного Западного Берлина на «территорию СОЗ» и смена статуса восточной части Берлина как города, управляемого четырьмя державами, «с полной окончательной интеграцией Восточного Берлина в СОЗ». С точки зрения БНД руководство СЕПГ уже готово к тому, чтобы претворить в жизнь «давно и систематически подготавливавшиеся планы по преграждению или контролю за доступом из Восточного Берлина или СОЗ в Западный Берлин», либо при заключении сепаратного мирного договора между СССР и ГДР либо даже до этого. «При дальнейшем увеличении потока беженцев в Западный Берлин нельзя исключать возможность того, что советский режим еще до этого срока решится провести блокирующие мероприятия». Одновременно в Федеральную разведывательную службу поступало все больше сообщений от ее военных шпионов о многочисленных перевозках войск и техники из СССР в ГДР и в западные области Польши. Больше всего Пуллах обеспокоила переброска новых танков в район Берлина и в приграничные с ФРГ районы.

1 августа в Пуллах поступило сообщение, датированное последними числами июля, о том, что «бегство из Республики» превратилось в первоочередную проблему для ГДР. Цитировавшийся в донесении «высокопоставленный функционер» СЕПГ подчеркивал, что планы по прекращению потока беженцев были разработаны уже давно, но Советы не давали своего разрешения на их осуществление. Аналитик БНД констатировал, что со стороны руководства СЕПГ предпринимались решительные шаги, чтобы получить согласие русских на «закрытие границы секторов в Берлине и прекращение движения метро и городской электрички». Это сообщение сначала было зарегистрировано с пометкой «срочно», но затем было отправлено как обычное телетайпное сообщение в Ведомство Федерального канцлера, в МИД и в Федеральное министерство обороны — то есть главным органам, принимавшим решения в Федеративной Республике. О предстоящих «действительно полномасштабных действиях по перекрытию границы» было сообщено также Министерству по общегерманским вопросам и секретным службам западных союзников.

9 августа в Пуллах пришло сообщение о состоявшемся с 3 по 5 августа в Москве заседании руководителей стран Варшавского договора. Федеральная разведывательная служба сделала на основе имевшейся информации вывод, вошедший в ее недельный отчет, что усилия Ульбрихта по закрытию границы между секторами вполне могут воплотиться в жизнь, но дополнила этот вывод пометкой, что следует подождать, сможет ли Ульбрихт в Москве добиться разрешения на такие меры. В Пуллахе тогда так и не узнали, что Хрущев уже принял решение по этому поводу. Это естественно — очень немногие высокопоставленные советские и восточногерманские партийные функционеры заранее знали об этом решении, тем более о точной дате закрытия границы. Судя по всему, БНД ничего не узнала и о беседе между начальником штаба ГСВГ генерал-лейтенантом Григорием И. Арико и начальником Главного штаба ННА генерал-майором Зигфридом Риделем 25 июля 1961 года, на которой обсуждались подробности мероприятий по закрытию границы секторов и координации действий по созданию так называемого кольца вокруг Берлина. Зато военные шпионы БНД и действующие в ГДР агенты других западных служб в преддверии строительства Стены продолжали интенсивно сообщать о крупномасштабных перемещениях войск ГСВГ и Национальной народной армии в окрестностях Большого Берлина. Только 4 и 5 августа 1961 года туда прибыло около 4600 советских солдат. Кроме того, продолжались отмеченные еще в июле переброски войск из Советского Союза в ГДР и на западные польские территории. По информации БНД, подтвержденной также в досье Бундесвера, Советский Союз с мая по август 1961 года увеличил численность своих войск в Восточной Германии на 37500 человек — до 380 тысяч человек. Параллельно к этому на вооружение ГСВГ поступили более 700 новых танков. Эти пополнения соответствовали примерно двум-трем танковым дивизиям. В то же время на западной границе Польши были дополнительно размещены 70 тысяч советских солдат, переброшенных туда из военных округов Советского Союза. Военное руководство СССР усилило и свою группировку в Венгрии на 10 тысяч человек. Тем самым общая численность личного состава советских войск в Центральной Европе перед днем возведения Берлинской стены увеличилась примерно на 25 % и превысила 545 тысяч человек. Таким образом, Советский Союз мобилизовал почти треть всех своих сухопутных войск для военного обеспечения закрытия границы в Берлине.

Другим демонстративным шагом с советской стороны было назначение маршала Ивана Степановича Конева главнокомандующим ГСВГ. Заслуженный полководец Второй мировой войны был специально отозван из запаса ради назначения на эту должность. Назначение Конева, что прекрасно понимал Хрущев, имело, прежде всего, важное символическое значение с точки зрения внешнеполитического и военного влияния. Именно так воспринимали этот факт и в БНД. Менее известно, правда, что в те же дни для руководства войсками на чувствительных западных границах Варшавского пакта были назначены два других выдающихся полководца времен войны — маршал Константин Константинович Рокоссовский и маршал Кирилл Афанасьевич Мерецков. Новоназначенные главнокомандующие (стратегических направлений) были непосредственными представителями Верховного главнокомандования (Ставки), в отличие от прежних командующих, отвечавших за свой «географический» участок территории. Они могли при необходимости даже управлять своими войсками прямо из Москвы и располагали куда большими полномочиями, чем их предшественники. Но важнее всего было то, что они подчинялись только напрямую Хрущеву. Сам Хрущев добивался этим с одной стороны, что в самых горячих точках кризиса находились самые опытные боевые генералы, с другой — что они поддерживали самый тесный контакт с политическим руководством государства.

Но в западные и юго-западные военные округа СССР не только направлялись самые опытные и заслуженные военные. Одновременно советское командование в начале лета 1961 года систематически увеличивало количество находившихся тут воинских частей и соединений. Закарпатский военный округ получил дополнительно около 30000 человек, Одесский — 15000, Киевский — 22000, Прибалтийский — 8500, Закавказский — 4300 и Белорусский 16500 человек. Северный флот получил две тысячи дополнительных военнослужащих, Черноморский флот — одиннадцать тысяч. Внутренние военные округа тоже были усилены — Туркестанский на 3300, Сибирский на 3500, Уральский на 2200 человек. В общем и целом, вместе с уже упомянутыми перебросками советских войск в ГДР, Польщу и Венгрию советские вооруженные силы возросли к концу июля 1961 года примерно на 280 тысяч человек. Это соответствовало увеличению общей численности войск приблизительно на 10 %. Стоит заметить, что Федеральная разведывательная служба обладала информацией и об этих фактах.