– И не говори, – продолжила первая. – А как ты думаешь, откудова у ево такие деньги взялись? С неба упали али как?

– Не ведаю, – покачала головой вторая и завороженно смотрела на первую, представляя, верно, как эти самые деньги, кружась и порхая, словно бабочки, сыплются с неба на землю.

– А я – знаю, – твердо и безапелляционно заявила первая кухарка.

Здесь, по рассказу секретного агента, его знакомец Никита Остапчук чем-то неосторожно бряцнул, и кухарки перешли на шепот, после чего Никите пришлось прислушиваться и подойти очень близко, спрятавшись за колонной, за которой стояла печь.

– Ну и откудова у нашего Яши деньги такие? – спросила вторая кухарка первую.

– Только ты, чур… Никому! – предупредила первая.

– Могила, – заверила первую кухарку вторая.

– Он нашего постояльца порешил, – недолго думая, выпалила баба. И выпучила на свою товарку глаза.

– Да ты чо? – выпучила в ответ зенки товарка.

– Точно! Помнишь этого, худого и длинного? Что в нумере с бархатными портьерами жил? – заговорщицки промолвила первая кухарка.

– Попов? – продолжала пучить глаза вторая.

– Да, Попов, – поддакнула первая. – Так вот. Сказывают, он главноуправляющим имениями графа какого-то знатного служил. Деньги ему с имениев возил в пузатом кожаном портфеле. Всегда в мае в наши меблирашки возвращался…

– Ну…

– Вот Яша наш ево и порешил. А деньги евоные, то есть графские, себе заграбастал и теперь ими, как хочет, и пользуется. Расшвыривает их направо-налево по своим полюбовницам…

– Не может быть, – ахнула вторая, и ее глаза едва не выскочили из орбит и не покатились шариками по полу.

– Может! – продолжила обличать Шибуньского первая кухарка. – Этот наш Яша все может!

– Да-а, – ошарашенно протянула вторая кухарка. – Во-от дела-а-а…

– Где он, Попов-то ентот? Он ведь, коли помнишь, завсегда в мае месяце возвращался! – задала вопрос первая кухарка и посмотрела прожигающим взглядом на товарку. – Ну, скажи мне, где?

– Нету, – ответила вторая, ответив подобным же взглядом.

– Вот то-то, нету, – снова прошептала заговорщицки первая. – Потому что гадский Яша ево порешил.

– А как же Яша мог ево порешить, ежели Попов в меблирашки-то не возвращался? – задала резонный вопрос вторая кухарка. На что немедля получила вполне резонный ответ, рассеивающий все возможные сомнения:

– Он ево, гад, ночью порешил. Попов приехал ночью с деньгами, чтобы, значит, наутро деньги господину своему отдать, поскольку не решился беспокоить графа ночью. Яша прознал про это, пришел к Попову и порешил его. Ударил по голове тяжелым. Два или три раза. Для верности. А потом закопал в саду…

– Нашем? – открыла рот вторая кухарка и снова выкатила глаза, слушая смертоубийственные страсти.

– Конечно, в нашем, а каком же? – заворчала на вторую кухарку первая. – Вот почему Попова никто не видел, как он возвернулся. Потому что Яша ево ночью убил…

Вторая кухарка продолжала охать и ахать, а первая молчала и время от времени добавляла в свой рассказ новые детали, будто сама все видела собственными глазами: как главноуправляющий Попов приехал ночью с большим коричневым саквояжем, как Шибуньский, заприметив этот саквояж, загорелся преступным умыслом завладеть деньгами и, придя в комнату к спящему Попову, убил его вывинченной из стула дубовой ножкой, ударив не два-три раза, а целых семь. А потом закопал труп Попова в саду, под старой развесистой яблоней…

Полковник Руднев, прочитав донесение секретного агента и выслушав его на словах, поспешил к Власовскому, поскольку знал, что тот принял дело об исчезновении главноуправляющего имениями графа Виельгорского Попова и взял его под личный контроль. А потом они оба поехали в меблирашки, чтобы побеседовать с их держателем Яковом Шмулевичем Шибуньским и этими двумя кухарками…

– Это черт знает что! – Яков Шмулевич был само негодование и возмущение. – Я ничего не знаю об исчезновении господина Попова! Еще вы бы спросили у меня, какое настоящее имя у Джека Потрошителя!

– А как, позвольте спросить, его настоящее имя? – строго посмотрел на держателя меблирашек помощник обер-полицмейстера полковник Руднев, задавший этот вопрос, как показалось Шибуньскому, на полном серьезе. На что, захлебнувшись от возмущения, Яков Шмулевич только и нашелся, что прошипеть сквозь зубы:

– Ну, знаете ли, господа…

– Не стоит так волноваться, господин Шибуньский, – сощурился Власовский. – Мы ведь вас только спрашиваем.

– Да, сугубо из чистого любопытства, – добавил Руднев без улыбки и даже малейшего намека на сарказм.