Сулла и Помпей Руфин вели военные операции против трибуна плебса (Сульпиция) и двух действующих преторов (Марка Юния Брута и Сервилия, кого так потрепали солдаты), приведших их к окружению Города, а затем заставивших проникнуть легионы до самых святых мест: Форума и Капитолия. Чтобы сенат принял решение поставить вне закона их противников, необходимо признать, что они действовали безошибочно и в качестве консулов только поддерживали порядок. Мотивировки сенатского положения должны были сослаться на продолжавшиеся несколько месяцев беспорядки, призывы к восстанию против консулов, организацию подрывной деятельности (предложения свободы, сделанные рабам) теми, кого подвергли теперь преследованию, называя врагами народа.

На самом же деле первое следствие декрета состояло в том, что указанные лица не могли выражать никакого протеста и даже под стра-хом быть обвиненными в сообществе с ними их должны были выдавать или убивать, если появилась возможность. Но, конечно, у двенадцати лиц по большей части было время, чтобы скрыться: некоторые даже отплыли в Африку или Испанию. Зато Марий и Сульпиций, последние, кто сопротивлялся, и самые известные, не могли легко раствориться и обрели другую судьбу.

Марий с одним из своих сторонников, Квинтом Гранием, тоже врагом народа, и рабами смог отплыть, но корабль, на котором они находились, из-за шторма был вынужден пристать к берегу. Им удалось избежать преследований остаток дня и весь следующий день, но, приближаясь к Минтурнам, когда они уже ослабли от голода, вдалеке увидели отряд всадников; тогда они поспешили к морю, чтобы добраться до двух кораблей, проходивших мимо. Граний и большая часть людей добра-лись-таки до одного из кораблей, который они заставили повернуть в сторону острова Искья, но Марию было почти семьдесят лет и ему очень мешала полнота; с помощью двух рабов с огромными трудностями он добрался до второго корабля. И достиг его в тот момент, когда всадники уже испускали угрозы в адрес экипажа. Как только они исчезли из виду, капитан судна счел необходимым сделать остановку в устье Горильяно под предлогом попутного ветра; он приказал перенести Мария на землю, так как у того случился приступ морской болезни, и тотчас же поднял якорь.

Отчаявшийся Марий прятался как мог, но голод заставил его выйти к лачуге одного старика, у которого он попросил немного еды. Последний, подкрепив его, посоветовал спрятаться в камышах болота у Минтурнов. Едва он нашел место, как увидел отряд всадников, которые начали пытать старика, заставляя его признаться в помощи Марию. Последний, освободившись от одежд, которые указывали, что он лицо высокого ранга, бросился к топи, где преследователи и нашли его. Местные магистраты должны были решить судьбу этого несчастного, голого, покрытого грязью, с веревкой на шее и связанными за спиной руками. Они не могли пренебрегать декретом, принятым в Риме, и решение касалось только способа, которым нужно было его убить: никто не хотел брать на себя ответственность. Все же нашелся чужак, кимвр, как говорят, возможно, прельщенный щедрым вознаграждением, который вызвался выполнить эту работу, но, побыв некоторое время в доме, где был заключен Марий, отказался: «Я не могу».

Жители Минтурнов догадались, что старик, чье горло требуется перерезать и чью голову отвезти в Рим, был великий Марий, шесть раз консул, победитель кимвров и тевтонов. Они решили помочь ему бежать, предоставив продукты и судно, па котором оп смог бы добраться до Грания на Искье.

Для трибуна Публия Сульпиция все сложилось трагически просто: в противоположность большинству других он спрятался в поместье, которое у него было в Лавренте, в нескольких километрах южнее Рима. Публия предал один из его рабов, ему отсекли голову. В награду раб получил свободу, но чтобы наказать его за измену собственному хозяину, консулы, не будучи склонными поощрять ниспровержение законов, приказали убить его.

Победители сделали то, что было в их власти, чтобы схватить всех, кто был теперь вне закона. И когда некоторые покинули землю Италии, они не пошли далее в своих преследованиях. Эта демонстративная уверенность в действенности юридической меры так же, как и то, что они ограничились лишь двенадцатью ответственными, с очевидностью показывает, что Сулла и Помпей Руфин полагали только осуществить восстановление порядка. Нет сомнения, что если бы они сознавали, что участвуют в гражданской войне, они предприняли бы очистительные операции и преследовали бы своих врагов на краю земли. Подобное отношение позволяет думать, что они получили поддержку в своих действиях у сената и, вероятно, также у части народа.

Меры, принятые консулами, и дальнейшие события подтверждают эту догадку: на следующий день после сражения Сулла и Помпей Руфин созвали собрание народа, перед которым оба консула, выразив сожаление по поводу ситуации, в которую ввергли Республику демагоги, оправдали свое вмешательство необходимостью установить порядок и безопасность имущества и личности. Затем они объявили, что предложат на народное голосование серию распоряжений, призванных предотвратить возврат к таким беспорядкам.

Эти законы, носившие имя их авторов (каждый из них был, таким образом, частью Закона Корнелия — Помпея), в основном, относились к самой организации избирательных процедур: с одной стороны, каждый законопроект должен был впредь подвергаться предварительной апробации сената (что раньше было правилом для текстов, вынесенных на собрание трибами); и затем самое главное в законодательной деятельности передавалось центуриатным комициям, то есть собранию, которое группирует граждан больше не по территориальным единствам (как трибутные комиции), а по классам цензитариев, и в котором большинство достигалось, если восемнадцать центурий всадников и восемьдесят центурий граждан первого класса (самые богатые) голосовали одинаково. Эта центуриатная организация, начало которой легенда относит ко временам царя Сервия Туллия (VI век), опиралась на принцип пропорционального распределения налоговых и военных функций и политического веса: чем богаче был гражданин, тем более значительным было его участие в налогах и военных обязанностях, и тем более возможностей было у него обратить внимание на свой голос в собрании. Предлагая передать центуриатным комициям вес, который они утратили, Сулла и Помпей Руфин утверждением, что они искореняют всякий повод к бунту, недвусмысленно отдали предпочтение избирательной системе, при которой влияние возвращалось к самым богатым и благоразумным людям, а не к наиболее бедным, готовым на все. Во всяком случае ясно, что, отнимая у собраний плебса законодательную инициативу, они лишали трибунов основательной части их власти.

Это было основным в законодательстве, предложенном консулами: то, что политически было самым важным. Но были также законы, принимаемые ради народа, по меньшей мере три. Первый ограничивал 10 процентами рост долга; второй подтверждал объявление врагами народа двенадцати руководителей фракции Мария и отдавал приказ о конфискации в пользу государства всего их имущества. Наконец, последний закон, на котором настаивал Сулла, аннулировал законодательство, насильственно установленное Сульпицием с того момента, когда Сулла вынужден был временно отменить iustitium.

Насколько известно, свод мер был принят в нормальных условиях: Сулла отправил свои легионы заканчивать приготовления к Восточной кампании. И выборы магистратур на следующий год прошли без инцидентов, если не считать того, что приверженцы Мария, воспрянув духом, теперь открыто выступали за кандидатов, подпадавших под амнистию, и им даже удалось в некоторых случаях провести своих людей вместо тех, па кого опирались консулы, в частности вместо племянника самого Суллы Секста Нония Суфеиата. Что же касается консулата, выбор пал на Гнея Октавия, несомненно, в данном случае самого неспособного человека, одновременно нерадивого и некомпетентного, и на патриция Луция Корнелия Цинну, которого Сулла, по-видимому, поддерживал. В самом деле, во время своей кампании Цинна торжественно поднялся на Капитолий, держа в руке камень и клянясь всеми богами, что если он не будет честно защищать интересы Суллы, пусть его выбросят из Города, как он бросает этот камень, и театральным жестом бросил его с высоты Капитолия под аплодисменты многочисленных свидетелей. Ничего не известно о кредите, который Сулла мог дать под эти манифестации; зато известно, что он предпочел не стать врагом этого знатного патриция, активного и компетентного. И сам факт, что последний посчитал полезным проводить кампанию, обещая следовать только что принятым постановлениям, позволял Сулле быть уверенным в политическом равновесии, потому что Цинне таким образом удалось быть избранным.