— Не бойся, Ту, — улыбнулся он. — Я дам тебе знать, когда все будет кончено. Доброй ночи.

И Амоннахт пошел к себе, полный чувства собственного достоинства и уверенности в себе, что было присуще ему в полной степени, а я с легким сердцем направилась в свою комнату.

Дома я разделась и послала Изис за вином, а потом пошла в банный домик и принялась яростно тереть себя натром и лить на голову воду — кувшин за кувшином. Вернувшись в комнату, сияющая чистотой, я повалилась на постель. На столе меня ждало вино. Поблагодарив Изис, я отпустила ее до утра, а сама взяла в руки чашу с вином и выпила ее залпом, после чего сразу налила вторую.

Полулежа на подушках, я осушала чашу за чашей, стараясь забыться и отогнать от себя видения прошедшего дня. Конечно, это была слабость, но мне так хотелось хотя бы немного отдохнуть!

Мои мысли уносились не в прошлое, где я испытала столько горя и отчаяния. Я думала о будущем, о Камене и Тахуру, о том, как мы все втроем будем жить в небольшой усадьбе в окружении садов и цветов; у нас будут мощеные дорожки и пруд, заросший розовыми и белыми лотосами. У нас будет белая лодочка с ярко-желтым парусом. Иногда мы будем садиться в нее и плыть в Асват, чтобы навестить Паари и дедушку и бабушку Камена, но чаще мы будем просто плавать в лодочке по Нилу, любуясь алым закатом, и смотреть на ширококрылых белых цапель и ибисов, важно стоящих в зарослях тростника у берега.

У нас будут соседи, милые и славные люди, с которыми мы будем отмечать разные праздники. Мы будем приглашать их к себе, усаживать на подушки, а потом все вместе будем пить вино и угощаться замечательными кушаньями, которые приготовила наша кухарка, и болтать о всякой всячине. Возможно, царевич Рамзес, который к этому времени перестанет быть наследником и получит титул «Могучий Бык», как-нибудь заедет к нам, вызвав тем самым пересуды и зависть соседей. К нам будут приезжать Мен и Шесира, и мы с мачехой Камена будем рассказывать друг другу разные смешные истории, которые случались с нашим общим сыном, а Камен тем временем будет перебрасываться шутками со своими сестрами.

Я снова буду заниматься медициной, но не слишком много, поскольку придется находить время и на работу с управляющим поместья, ведь у меня будут скот и пахотные земли. Кроме того, появятся внуки, ребятишки с тонкими, как у Тахуру, чертами лица и умным взглядом, как у Камена. Они будут цепляться за меня своими крохотными ручонками и бегать по лужайке за бабочками и листьями.

И все же среди этих сладостных мечтаний, в которых я стремилась укрыться, как заяц, который прячется в свою спасительную норку, когда его преследуют гончие, меня не отпускали тягостные мысли.

Гуи где-то прячется.

Завтра — седьмой день.

Глава шестнадцатая

Несмотря на выпитое вино, я спала плохо и проснулась внезапно, когда во дворе поднялся шум, а первые лучи холодного солнца легли на поблескивающую от росы траву. Всю ночь я ворочалась с боку на бок и обливалась потом. Простыни промокли, я постоянно хотела пить. Взяв со столика кувшин с водой, я принялась жадно глотать жидкость, потом откинулась на спину и стала смотреть, как на потолке играют солнечные блики.

«Сколько тысяч раз Ра выходил из чрева Нут с тех пор, как Египет поднялся из первобытной тьмы? — думала я. — Сколько людей в течение этих веков вот так лежали на пышном ложе или соломенном тюфяке, слушая, как птицы приветствуют наступающий день, чувствуя, как нагревается утренний воздух, и думая: „Сегодня я буду работать, буду есть и пить, буду плавать по Нилу и миловать свою жену, а когда Ра будет снова проглочен, лягу спать“? И конечно, они говорили себе: „Сегодня я дышу, я слышу, я вижу, я жив, а завтра, если того пожелают боги, я снова открою глаза навстречу жизни“.

И сколькие из них могли знать о часе своей смерти? Они открывали глаза и, все еще полусонные, смотрели на разгорающийся рассвет и думали: „Сегодня я сделаю то-то и то-то“, пока не наступал момент, когда они с ужасом вспоминали, что их ждет. „Сегодня я должен умереть. Я должен считать каждый свой вздох, ибо их осталось немного. Завтра меня уже не будет. Я не увижу новый рассвет“».

Гарем проснулся. По дорожкам забегали слуги, неся подносы с утренней едой для своих хозяек, в воздухе поплыл запах свежего хлеба. Слуги весело перекликались друг с другом. Станет ли Ханро есть? Неужели она все еще надеется на помилование? А Паис? Он говорил, что будет ждать до последнего момента. Как он проведет последний день своей жизни? Наслаждаясь яствами, вином и женщинами? Возможно.

Вошла Изис, весело со мной поздоровалась и поставила мне на колени поднос с едой. Пока я вяло ковыряла еду, она прибиралась в комнате, болтая о пустяках. Когда ее возня начала меня раздражать, я отправила ее готовить мне ванну, а сама, отодвинув поднос, вышла на свежий воздух.

Солнце светило ярко и уже испускало жар. Несколько женщин в ночных рубашках, зевая, прогуливались по двору и, прищурясь, поглядывали на лазурное небо. Из комнат наложниц раздавалось позвякивание посуды, иногда слышался резкий голос, отчитывающий служанку, или взрывы хохота. Я жадно впитывала эти звуки, как жадно хватает пищу изголодавшийся нищий. «Я не потеряю ни одного мгновения, пока не упадет последняя капля водяных часов», — лихорадочно думала я. Так же как и Гунро в своей темнице. Если Амоннахт мудрый человек, он придет к ней не раньше наступления ночи, ибо, пока светит солнце, она не станет пить яд.