У нас снова сметают с лица земли тайгу пожары и шелкопряд, что похуже пожаров, и «борются» с этим бедствием так, как только у нас и умеют бороться «за природу» — говорят, постановляю!, а как до работы дело доходит — «карасину нету», финансы не отпущены, и лётчики с пожарными напились да передрались.

После больницы, начитавшись в ней газет и насмотревшись телека, впал я в несвойственную мне тяжёлую депрессию — не только работать, а на свет белый не глядел бы. Но не работать — значит совсем духом упасть и раскиснуть. Достал я два своих старых рассказа и начал из них лепить какое-то художественное произведение, а из старого делать новое — это всё равно, что «из болота тащить бегемота». Много времени и сил потратил на то, чтобы слепить небольшую, на четыре листа повесть.

Сейчас она на машинке у Марьи Семёновны, которая не даёт пощады себе и своей ломаной руке, шлёпает и шлёпает и, когда дошлёпает рукопись, я пройдусь по ней последний раз и отошлю в «Новый мир», где ждут третью книгу романа. Но пока на неё у меня нет сил, а сил надо много и приходится собирать их по крохам, при нынешних моих летах и при той жизни, которая так способствует вдохновению и творчеству, что порой хочется уснуть и не проснуться.

До этого — для разгона — пописал «затеси» и, как долажу их, парочку пришлю.

Ваня! Ты вот сам лоб подставляешь и сердце рвёшь, чтоб помочь писателям и альманаху, а здесь подставляют мой толоконный лоб, моё сердце и время на части рвут. Хожу я «в прицепе» с редактором иль секретарём выпрашивать деньги на журнал «День и ночь» — на оплату помещения и прочее, о чём ты знаешь лучше меня. У нас Волокитин секретарит давненько уж без зарплаты, ругается, сулится всё бросить, но ведь тогда бросит и всех, вот я и брожу по этажам и кабинетам, чаи вельможные пью, иной раз с печеньями дорогими, шутки шучу, лекции вымучиваю об экономике и политической жизни страны. Пожалуй, уж обошёл всех людей и начальников, что ещё не покраснели и порядочными слывут, а таких и было-то немного, но к красным же и ворью да карьеристам-аферистам я не пойду, и что? А то, что и журнал, и альманах «Енисей», и вся наша достославная писательская организация замрут и скончаются от белокровия. Мы тоже добиваемся того, чтобы взяли нас со всеми потрохами в муниципальную собственность, «посадили» на бюджет, но современное начальство, вышедшее из прошедшего большевизма, не понимает, как и прошлое не понимало значения местной культуры, презирает её и платить не хочет, а то. прошлое-то, платило хотя бы для того, чтобы с трибун похвалиться собою — вот как оно о народе и духовном его подъёме заботится! Ночей не спит, изо рта своего селёдку вынает и в клюв артистам да писателям отдаёт, как пташка-кормилица иль колхозная корова, подпускающая к сосцам неразумного телка.

Поклонись ты своим издателям. Гляди-ко! Они ведь средь делячества и всякого рвачества ещё издают что-то, даже библиотеку общероссийскую тянут. Наши молодцы вон все помещения распродали, себя и девок своих готовы распродать, да пенсионерки они сплошь, а напротив казино работает, там прыгают и пляшут, и кальсоны с себя сымают ядрёные халды и голубые молодцы — кто тут соревнование выдержит? Вот и издают книжонки за плату, за денежки, не сократив ни одного человека, не ударив пальцем о палеи, чтобы хоть что-то сделать, издать. Я уж три года не переступал порог сего достославного заведения, а издавали меня частные издательства, да в Москве несколько ещё понимающих или помнящих обо мне издателей.

Ну ладно, Ваня! Обнимаю тебя. А ты обними Витю и позвони Василию в Шадринск. Чего-то перестал он мне писать, даже по праздникам, видать, совсем мохом зарос иль обиделся на что, а я так любил читать его письма — три-четыре строки на целую страницу и, глядишь, письмо в полтора десятка страниц размахом.

Всем поклонись, всех поздравь с наступлением весны. У нас зима была хорошая, и весна началась хорошо, может, коммунисты позволят нам и лето, и осень ещё встретить, а там чего уж Бог даст.

Я думаю, он посылает нашему народу последнее испытание, и если мы вновь отдадимся сатане — отвернётся от нас совсем и тогда уж конец придёт И сатане, и народишку нашему неразумному, с круга давно сошедшему.

Ещё раз обнимаю тебя и кланяюсь.

Виктор Петрович

4 марта 1996

(А.Бондаренко)

Дорогой Алеша!

Спасибо за рыбку, за письмо, за добрые слова. Я как раз доделывал 3-й заход на новую повестушку. Трудновато шло дело, старость, слабеет память и рука, но позавчера закончил. Марии Семёновне на машинку сдал и за почту взялся. Отдохну маленько, хотя и не удаётся, все дергают меня по разным делам и писать приходится какие-то бумаги, порой неожиданные.

Вот прислал мне четыре альманаха «Охотничьи просторы» хороший человек и сообщает, что он составляет охотничий справочник, и просит написать, как я начал охотничать, где охотничал, с какими собаками и ружьём. А я охотник-то аховый, с горя и от голода больше охотничал, но давно меня Марья Семёновна подговаривает написать «затесь» о разговоре со старым ружьём и говорит, будет очень это занятно. Вот и напишу где я бродил, чего высмотрел, а убил, слава богу, мало, потому как стрелком был никудышным, зверя вообще не трогал, основной зверь бы,. которого я валил на прокорм, — рябчик, реденько тетеря или утка.

Постараюсь написать с юмором и, может, возьму разгон на детскую повесть, давно она задумана и выношена, тянуть больше нечего, а роман с годик подождёт. Вышла у меня повесть «Так хочется жить» в Москве, в издательстве «Книжная палата» вместе со старыми рассказами и старой повестью. Ничего, славно издана книжка. Когда появится, отдам и альманах и новую книгу, а пока шлю охотничьи календарики, а Люде вместе с поздравлением к бабьему дню календарик красноярский.

Мечтаю весной съездить на рыбалку. Предложений много, может, хоть одним и воспользуюсь.