«Ох, Виктор Петрович, Виктор Петрович! Как Вы наивны! Да нужна я кому-то со своими знаниями? А что в университете не учились, может, и к лучшему...» Горько мне было слушать это и тяжело, тогда я сказал: «Г. М., ну восемь-то иль девять человек есть, которые вас слушают и которым нужны Ваши знания?» — «Да, есть, но восемь или девять — не больше». — «Ну так вот для них и читайте, им себя и отдавайте. Вы думаете, в аудиториях дореволюционных сплошь Писаревы, Плехановы и Менделеевы сидели? Да на одного умного там сто дураков сидело». — «Ну спасибо, утешили».

Вот и тебе я хочу сказать и тем утешить, прочтёт десяток человек твоё предисловие — и то хлеб, а я думаю, книжку в таком составе будут читать много и многие, глядишь, и в предисловие заглянут. Слушайся, критик! Сам себе этакую профессию выбрал с Божьей помощью. Как говаривал чистой и великой души человек, мой тесть, когда мы с ним чистили сортир: «Надо и эту работу кому-то сполнять».

Вот ты уж и пенсионер. Поздравляю, паря! Оно, конечно, ещё столько же набавили б, так не ошиблись, но надо ж властям самим шиковать и пировать, на всех средствий не напасёшься.

Мы потихоньку перевалили зиму с солнцем, с искрами снега под солнцем, но вот «отпустило» и начался повальный грипп. Стараемся никуда не ходить, но вовсе-то сидеть дома невозможно, в магазин, на почту надо, а тут вот ТЮЗ наш затеял спектакль по «Звездопаду», 5 марта премьера, как тут в гущу народа не залезешь. Театрик слабый, был я на репетиции-прогоне, заскучал и заскулил, но ладно — ребятишки нищие старались, уважать нужно этакий, почти подвижнический, труд.

Прочитал в десятом номере «Москвы» повесть Лёни Бородина и словно свежим воздухом дохнул иль кусочек сахару пососал, так славно, так светло, так дружелюбно к народу своему написал бывший зэк, что всё мокро под носом утёр всем этим ёрникам-новаторам, издевающимся над словом, над собой и ближними своими. Ещё прочёл в «Нашем современнике» потрясающие стихи омича Кутилова, погибшего рано и бесславно на улице в качестве бродяги. А ко мне вот пришла книжица «Письма к Ней» как ответ на мои сетования по поводу того, что кавалера Де Грие нету. Написал их Вася Емельяненко, бывший лётчик, Герой Советского Союза. [Книгу писем крохотным тиражом выпустила в Санкт-Петербурге М. Айнбиндер, адресат посланий В. Емельяненко. — Сост.] С виду нашенский, лапотный мужик, всю жизнь писал письма любимой женщине, но судьба не дала им возможности соединиться. Его четырежды сбивали на «Ильюшине», а я его эксплуатировал беспардонно, пользуясь благорасположением ко мне. Как не могу улететь в Вологду из-за отсутствия билетов, так звоню ему, он садится на свою «Волгу»-танк и мчится в Быково меня выручать. Однажды нас подловили, сраму подвергли и меня, и Героя. Стоим, морды в землю упря, швыркаем носами, а нас отчитывают, а нас страмотят.

А он, Вася, вон любимой своей по-аглицки письма шпарит, ноты шлёт с собственными сочинениями, ибо попутно с военной академией ещё в консерватории учился. Консервы, стало быть, военные делал.

Вот чтобы этих унижений более не было, надо перетерпеть всё. Правда, мы народ такой изобретательный, что вместо прежних унижений придумаем новые, во стократ лучшие. Ну хотя бы те, которым подвергаешься ты и вместе с тобою домашние твои, да и вся литература отечественная. Вышли у меня две роскошно изданные книги в Москве и Питере. В Москве — роман, в Питере «Солдат» и рассказы. Так ведь пока не написал и раз, и два, и три, ни авторские, ни деньги не присылали. Из Москвы, из издательства «Терра», хоть позвонили, извинились, а Питер, как в старину говорили, «о нас ноги повытер».

Может, и ладно, что ты не собрался к нам. Поля у нас животом заболела, у невестки в Вологде подозрение на страшную болезнь, мы с Маней ложимся попеременно в постель. Я собираюсь в больницу, на профилактику, плохо со зрением стало, и ноги отказывают, надо подлечиться.

На конец сентября мы плануем третьи чтения и, если ничего тебя в жизни не перебьёт и не затянет, милости просим. Я-то уже на так далеко не загадываю, но повидаться охота, а желание жилу крепит, сил придаёт, говорят шибко умные люди.

Если не смотрел, то загляни во второй номер «Нового мира», там мои заметки о Рубцове, а в общем-то — о России и обо всех нас, горьких жителях этой неприкаянной отчизны. Ну, что-то я разболтался, аж рука занемела. Обнимаю, целую, кланяюсь домашним, Марья делает то же самое. И прости, что редко пишу. Хочется, но текучка и душевная смута не подпускают к письму человеку, которому и без моих нытий тошно.

Бодрись. А мне рыбалка каждую ночь снится, соскучился по речке, по бережку, по катерку, по ушке, да мало ли по чему хорошему можно соскучиться и память почесать, но и то хорошо, что есть, по чему скучать, и вспоминать тоже есть что.

Храни тебя Бог! Твой Виктор Петрович

5 марта 2000 г.

Красноярск

(В.Самуйлову)

Дорогой Виктор!

Нашему Серёге [Задерееву. — Сост.] уже нельзя и стыдно жить в Красноярске, вот он и подрядился сопровождать Серёгу другого, Кирюшкина, в Норильск: под покровом заполярной ночи жить можно удалённо и незаметно.

Что они там тебе наговорили — не знаю, но раз отодвинули твою поездку, значит «поруководили» маленько. Задереев, и улетая, мне не звонил (а когда я ему нужен, будет трезвонить без устали), и по возвращении голоса не подаёт. Или охрип от холодной водяры, или решил остаться в сопредельном государстве Таймыр в эмиграции.

Сегодня у меня премьера по старой пьесе, в ТЮЗе, и Гена Сапронов, издатель из Иркутска, приезжает, а после восьмого марта приду в больницу. В прошлом году по весне не сходил на профилактику, вот и получил инфаркт. Это второй, а третьего мне не перенести, лета не те и жгучее желание жить (какое было на фронте) подъистаяло, хотя вот солнце по-весеннему засветилось и что-то внутри встрепенулось вместе с геморроем.

Давай долго не затягивай и в конце марта прилетай. Если я ещё буду в больнице — она рядом с домом, и в палате я обычно нахожусь «в рабочей», то есть один, и в самом деле там прежде много работал, «хвосты подбирал», а то и сочинял какую-либо «лёгонькую» литературу для развлечения, вроде «затесей» (смотри «Н. мир» № 2 за нонешний год).