Тут говорившие понизили голоса настолько, что я едва могла различать слова. Из обрывков фраз я поняла, что они решили меня задушить веревкой и вывезти ночью мое тело в лес. Нет, ну действительно садюги! Убить девушку, красотой и умом которой Кузякин совсем недавно так восхищался! Впрочем, теперь-то я поняла, почему…

За дверью послышались шаги. Я быстро отползла от нее, вернулась на прежнее место и притворилась бесчувственной. Заскрипел засов или ключ в замке – я не разобрала, – и сквозь полуприкрытые веки я увидела свет. Кто-то тихо подошел ко мне.

– Все еще не очухалась, стерва. А еще частный сыщик! – презрительно фыркнул подошедший шепотом. Это был голос Кузякина.

– Папочка, ты давай тут… пока она того… в обмороке… Но – без меня! Ты же знаешь, я такого не выношу, я – натура тонкая…

– Хорошо, иди, мальчик, тебе еще предстоит работа ночью, когда будем вывозить «товар» в лес, – тихо ответил продюсер.

Через несколько секунд я почувствовала, как на шею мне набросили веревку. Я мгновенно открыла глаза и резким ударом ноги в пах сбила Кузякина на пол. Потом вскочила на ноги. Продюсер тоже попытался встать, но я нанесла ему второй удар ногой в челюсть, потом еще пару – туда же, отчего он и вырубился. Да это и немудрено: всю свою злость и негодование я вложила в эти удары. Кузякин лежал на полу, как мешок. Я быстро огляделась. Очевидно, это был сарай: в одном углу я заметила крышку от погреба. У стены стояли садовые инструменты – лопаты, грабли, мотыги. Среди них я нашла секатор…

Вскоре разрезанная веревка упала к моим ногам, я потерла затекшие руки, потом подняла веревку, которую принес с собой Кузякин, и подошла к нему, чтобы связать ему руки и ноги, но тот вдруг очнулся и схватился за черенок мотыги. Увернуться от черенка не составило для меня особого труда, но мне пришлось нанести продюсеру еще один удар ногой в челюсть, потом заткнуть ему рот тряпкой, которой была прикрыта какая-то корзина, стоявшая тут же. Надо было спешить: «мальчик» мог зайти в любой момент, хотя этот гомик вряд ли представлял для меня хоть какую-то опасность.

Из сарая я вышла на цыпочках, прикрыв за собой дверь. Комната, в которую я попала, была похожа на летнюю кухню, здесь стояли плита, холодильник, разделочный стол, висели полки с посудой… Еще одна дверь – чуть приоткрытая – вела в другое помещение. Я осторожно заглянула туда. Это была жилая комната, на диване полулежал молодой человек в театральной позе. Он был в халате и тапочках на босых ногах. На голове у него было намотано полотенце. «Мальчик» как будто застыл в ожидании чего-то. Возле него на сервировочном столике стояла бутылка вина и бокал на высокой ножке. Бедняга! Похоже, он все еще страдает от головной боли.

Я осторожно приоткрыла дверь, она предательски заскрипела. Лежавший сдернул с головы полотенце и изумленно уставился на меня.

– Э-э… А где Гриша? – растерянно пролепетал он.

– Отдыхает, там, в сарае. Тебя тоже туда звал…

В два прыжка я подскочила к Эду. Тот сунул было руку под диванную подушку, но я «вырубила» его ударом в челюсть.

– Вот так! Все по-взрослому, мужики! Пардон за мужиков, конечно, это не про вас…

Затем я связала адвоката так же, как и его «папочку», сунула руку под подушку и вынула оттуда газовый баллончик. Ну и придурок! Он что, собирался защищаться от меня этой игрушкой? Я пробежала по всему дому и осмотрела его. Не найдя больше никого, я вернулась в комнату: где-то тут должна быть моя сумка, а в ней мобильник.

Голос Мельникова был встревоженным:

– Тань, что случилось? Ты куда пропала? Я звоню, звоню, а мне говорят, ты недоступна…

– Сейчас все расскажу, Андрюша, милый!..

– Что?! Ты там, мать, чего? Ты здорова?

– Ты даже не представляешь, как я здорова! Вот только голова…

– С каких это пор ты жалуешься на мигрень?

– Последние пятнадцать минут…

Два часа спустя мы сидели в кабинете Мельникова: он – на своем месте за столом, я – на стуле, стоящем у торца его стола, а Кузякин – напротив Андрея. Таким образом, мне было видно их обоих. Адвоката Эдуарда Рейнгольда допрашивали в соседнем кабинете.

– Итак, гражданин задержанный, ваша фамилия, имя, отчество, год рождения, по какому адресу прописаны… И еще укажите образование, судимости, если таковые имеются… Рассказывайте, рассказывайте, задержанный, мы вас внимательно слушаем, – поощрил мой друг продюсера.

– Какие еще судимости?! – возмутился Кузякин. – Вы что, охренели?! Вы за кого меня принимаете? Привыкли тут, понимаешь, с уголовниками и всякими деклассированными элементами… Я вам не позволю! Я не урка!

– Вас, гражданин задержанный, между прочим, подозревают в убийстве пожилого человека, женщины, – напомнил Мельников, – и еще вас подозревают в убийстве бомжа Хныря. А еще вам будет предъявлено обвинение в похищении человека и, скорее всего, в покушении на третье убийство.

– Что?! Какого Хныря? Никакого Хныря я не знаю! – задохнулся продюсер от возмущения. – Вы чего мне тут шьете? А Татьяну… Татьяну я не хотел… Так получилось…

– Хорошо. Сейчас мы все и выясним, – кивнул Мельников и терпеливо повторил: – Итак, ваша фамилия, имя, отчество, год рождения… Ну, что молчите, гражданин Кузякин? Как женщину убивать…

– Женщину?! – вдруг взорвался продюсер. – Это кого это вы, господин полицейский, называете тут женщиной? Вот она, – он ткнул в меня пальцем, – она – да, женщина! А эта Ягудина… эта мразь… эта кикимора болотная… эта кровопийца…