— Эй, Роберт, — позвала она через загородку, — загляни сюда на пять сек. Хочу тебе показать кой-что.

Роберт слегка сутулится, на нем широкие свободные брюки цвета хаки и футболка «Поло». Он шагает не одними ногами, а словно всем телом, совсем как Финн; еще Роберт иногда сваливается со стула — и с Финном такое порой случается.

— Смотри. — Бет перешла на страницу сайта «НайдиДом». — Вот мы в Беллтауне. На Первой авеню.

Роберт непроизвольно глянул в окно, на белый прямоугольник между зданиями — возможно, это крыша кооперативного дома, квартиры в котором продавал Белгрейв, хотя дело не в этом.

— Нет, ты на экран смотри… — Бет щелкнула по значку «ПРОДАЕТСЯ», и на сей раз гиперссылка «А вы что думали?» сработала гораздо быстрее, учитывая, какое неожиданно роскошное зрелище она являла. Музыка играла. Вода журчала. На маленьком мультяшном риэлторе даже красовался полосатый галстук-бабочка.

— Клево, — сказал Роберт.

— Вот и я о том же.

Бет щелкнула по иконке «Войти».

Три дня в Америке, и у него уже есть имя.

В «Хой Сун» господин Хан заплатил два с половиной доллара в час за натертый до блеска пол, отчищенные от застарелой грязи длинные кухонные столы, буквально вылизанные кастрюли с плошками и вымытую машину госпожи Хан.

— Я добрый. Я к тебе отношусь как родной. Очень хорошая оплата для человека без удостоверения личности.

Ночевал у пожарной лестницы, завернувшись в старое пальто, которое дал дружелюбный повар.

На следующий день рано утром господин Хан пришел в ресторан.

— Ты иди. Давай. Тебе сейчас же надо уйти.

В трех ресторанах на Джексон-стрит — облава, официальные лица проверяют документы — ищут нелегалов.

— Га-да-за-сты-еони, — повторял господин Хан. — Ух, га-ла-за-сты-е!

Тебе нельзя возвращаться. Совсем.

Хан открыл кассу и протянул две купюры. Сорок долларов, американских! Большие деньги.

— Я слишком добрый. Госпожа Хан ни о чем не должна узнать. А теперь иди. Через заднюю дверь.

В тот день ближе к вечеру удалось раздобыть американскую одежду: джинсы, рубашки, носки, нижнее белье, даже две простыни и рваное полотенце. Все это нашлось в прачечной самообслуживания, в сушилке. Мужчина, оставивший вещи (человек без собственного имени внимательно смерил его взглядом из-за газеты, которую не мог читать), почти одного с ним роста, да и матерчатая сумка, оставленная на стиральной машине, тоже хорошая, прочная.

На приличном расстоянии он следовал за бедняками — не «крестьянами» и «прокаженными», которых видел раньше, а за бродягами, их сразу можно было узнать по всклокоченным волосам, гнилым зубам и плохой коже. Больше всего бродяг собиралось в парках и вокруг крытого рынка, там они пили прямо из бутылок, орали, дрались и в открытую громко клянчили деньги у прохожих. Чутье подсказывало: надо держаться этих шумных нищих: если уж их полиция не трогает, так почему копы должны цепляться к нему?

Он смотрел на ветхое здание, что-то вроде больницы, на другой стороне улицы; люди заходили в одну дверь, а выходили в другую, уже с едой в руках. Присоединиться бы к ним, но нет, опасно: там, внутри, могут спросить имя, потребовать документы, возможно, удостоверение.

Он поставил сумку с вещами на край тротуара. Мимо быстро шагали богатые американцы с креветочно-розовыми лицами, от них несло одеколоном, и смотрели они прямо сквозь него: по глазам никак не поймешь, замечен ли ими вообще остановившийся на обочине человек. Он ощущал в себе какой-то необыкновенный дар. Пришла мысль: посмотрись он сейчас в зеркало, возможно, никакого отражения там и не оказалось бы.

Собственная невидимость приятно волновала. Должно быть, неведомая сила заключается в способности оставаться незамеченным при свете дня на людной улице. Для проверки нового открытия он выбрал пожилую женщину. Идет одна, опирается на палку. Пристально заглянул старухе в глаза, заулыбался во весь рот, готовый в случае чего броситься бежать, однако ее взгляд прошел точно сквозь него. Для старухи он, выходит, даже не привидение. Так вот почему удалось тогда преодолеть весь долгий путь от терминала, и никто к нему не обратился, ни о чем не спросил. Человек, лелея свой секрет, теперь шел вперед смело — зрячий в городе слепых.

У нищих он научился забираться в контейнеры с мусором и находить съестное. Ранним вечером, в час закрытия рынка, каждый чем-то, да мог поживиться. Удивительно, как люди запросто выбрасывают все такое спелое, свежее, только-только купленное! Он набивал свою сумку бананами, яблоками, вареным и жареным мясом, хлебом, булками. Никто не обращал внимания. Ну и дела — невидимка! Даже для бродяг.

Первую ночь человек провел на улицах, едва передвигая ноги и клюя носом, шагая и практически засыпая, стараясь идти следом за какой-нибудь тенью, нагруженной вещами. Он не осмеливался последовать примеру многих нищих и свернуться на крыльце; к рассвету трясся в парке, выходящем на море, а рядом какой-то пьяный блевал в кустах.

В тот же день, только позже, нашлось жилище. Большую часть утра человек следил за двумя мужчинами и женщиной. Они выглядели моложе и опрятнее остальных нищих, занятых поисками еды, и у них был такой вид, будто все им достается легко, — вот это и привело его в восторг. Богатые американцы давали женщине деньги, и потом она делилась с мужчинами. Какие у них свернутые одеяла на спинах, а тем более — проволочные тележки! Да, вот высококлассные попрошайки, умные, быстро передвигающиеся. Когда они отдалились от рынка, человек решил держаться поодаль, не теряя их из виду. Мужчины и женщина шли вдоль берега, проходили под магистралью, укрепленной на опорах, и мимо зеленых насаждений парковой зоны. Во влажном мглистом воздухе — не сказать, чтобы шел дождь, но и на туман не похоже — очертания фигур были размыты, отчего они кривились и дрожали, словно завитки дыма.