– Твой животик, – слышу я его шепот, – он всегда меня так возбуждает…

Я воспринимаю эти слова с дрожью отвращения, будто что-то холодное и скользкое дотронулось до меня. «Рука смерти», – думаю я. А ведь это не что иное, как любовные признания, а любовь так далека от смерти… «Да неужели? – опять говорит во мне чей-то недобрый голос. – А Джульетта? Как близко от ее любви была смерть, слишком близко…»

Какая-то компания неподалеку от нас, тоже за баррикадами из песка, громко комментирует фотографии в цветном бульварном издании. Опять сплетни! Никуда от них не деться. Хорошо еще, что не обо мне. Новая сенсация – оперный певец, горячий испанец, влюбился в молоденькую польку. Говорят, присылает за ней собственный самолет каждый уик-энд. И вообще сходит по ней с ума.

– Чему тут удивляться: между ними тридцать лет разницы! – слышу я чей-то голос.

Вечно одно и то же – молодые гормоны. Обмен старого тела на молодое… Только вот обмен неравноценный – молоды только девушки, а мужчины на закате своих лет. Мое любопытство потихоньку разгорается – у нас с героями статьи совпадает разница в возрасте: тридцатник.

– Ее зовут Патриция, – опять слышу я тот же голос.

– Да она, наверно, не полька?

– Нет, полька.

– Если бы знаменитый тенор влюбился в Зоську или Баську, вот был бы номер, а тут Патриция!

Взрыв смеха.

Под прикрытием баррикады из песка мне тепло, я нежусь на солнце. Глаза прикрыты, слушаю шум морских волн. Надо расслабиться и ни о чем не думать – за этим же я сюда ехала. Не думать… Ни о чем… Не думать… А мысли все-таки лезут в голову… Меня преследуют два женских персонажа – Мадлена и Маргарита. Одна с лицом понятно кого, другая – без лица. Точнее, и это самое трудное для меня, я не вижу ее лица, никак не могу увидеть. А может, не хочу? Может, боюсь… Что она что-то отберет у меня. Если позволю ей слишком близко подойти ко мне, произойдет какое-нибудь несчастье. Никто пока так и не заметил моего страха. Но как долго можно всех обманывать… Сразу после моего отпуска – премьера, и мне придется изображать героиню, образ которой я не успела до сих пор создать ни на сцене, ни в своем воображении. Бывали проблески, проклевывалась даже надежда – и тут же умирала. Сколько таких похорон я пережила? Столько, сколько было репетиций… А если она у меня действительно украла душу? Только вот которая из них?

Прямо с пляжа мы поехали в Юратов, в одно местечко, где можно полакомиться картофельными оладьями. Таких больше нигде нет. По-видимому, у хозяев небольшой забегаловки, в которой всего-то пара столиков, есть свой особый рецепт. Мы сидим за столиком в ожидании нашего заказа, столик по соседству оккупировала группа молодых людей – одна девушка и шесть или семь парней. Ведут себя шумно, болтают глупости, хохочут во все горло. Их поведение слегка меня коробит, но в глубине души я им завидую. Они свободны, по-настоящему свободны. Присели на минутку и скоро опять куда-то улетят, как стая птиц. Им достаточно какой-нибудь веточки и немножко воды… А я… я продала себя… и неважно, была ли цена подходящей. Важен сам факт. Нечего обманывать себя и твердить об усталости и необходимости взять отпуск…

Вечером мы сидели в гостиничном ресторане.

– О чем ты думаешь сейчас? – Зигмунд внимательно смотрит на меня.

Я чувствовала себя как пойманная с поличным.

– Я думаю о…

И вдруг – пустота в голове. Не знаю, что ответить.

– А ты о чем думаешь? – задаю я встречный вопрос, но звучит это как-то фальшиво.

– О том, что хочу с тобой потанцевать.

– Что?!

Он смеется, увидев мое выражение лица:

– Хочу потанцевать со своей любимой женой.

О, господи, да неужели это он обо мне! Эта мысль не покидает меня до самого окончания вечера, который плавно перетекает в ночь. Зигмунду удалось уговорить меня остаться в ресторане – на подиуме появились музыканты, и начался так называемый романтический вечер при свечах. Обычно мы ужинали и поднимались к себе наверх. У нас и так здесь было больше свободы, чем у других, – официанты пускали нас в ресторан прямо с пляжа. Хотя на Зигмунде были коротенькие шорты и майка, а на мне – куцая блузочка и продранные джинсы, а на ногах шлепанцы. А ведь после пяти вечера принято появляться в вечерних нарядах.

– Пан Зигмунд, – говорит метродотель, понижая голос, – прошу, сильно не задерживайтесь, иначе у меня будут неприятности с дирекцией.

– Нет-нет, не волнуйтесь, мы с женой перекусим по-быстрому, и нас как ветром сдует, только вы нас и видели.

Меня всегда забавляли эти его шутки-прибаутки в разговорах с незнакомыми людьми. Я даже представить себе не могла, чтобы кто-то чужой посмел говорить со мной в таком тоне. Да еще обращаться по имени. Возможно, поэтому никто и не отваживался вступать со мной в разговор. Случайные люди заговаривали всегда с ним, обменивались шуточками, улыбались – ему. Однажды я ненароком узнала, что мой муж играет на тотализаторе на бегах. На улице к нам подошел какой-то подозрительный тип и спросил у Зигмунда, собирается ли он в субботу на ипподром в Служевце.

– Ох, пан Юрек, только не при жене, – отделался шуточкой Зигмунд, но было видно, что он немного смущен.

А потом все пытался объяснить, что он в качестве отдыха ездит иногда полюбоваться на лошадей. И делает ставки – небольшие.

– Тебе незачем оправдываться. Ведь это твои деньги.

– Наши с тобой деньги, – ответил он уязвленно.

Это употребление множественного числа было для него таким важным: мы, нам, с нами. В то время, как я упорно говорила и думала: я, он…

Я использовала все возможные доводы, чтобы уклониться от танцев. Но он, к моему изумлению, сумел разбить даже мою коронную отговорку – отсутствие вечернего платья. Просто взял, залез в шкаф и наколдовал – иначе не скажешь – для меня платье. Развевающееся, на тонких бретельках, с большим вырезом на спине.

– Откуда оно взялось? – удивилась я.

– Добрая фея принесла, – шепнул он, с комичной миной оглядываясь по сторонам. – Я умолил ее подарить тебе наряд на этот вечер…