Весь театр притих и потихонечку начинал веселиться. Я становилась «героиней дня», а тот умник — «героем». Он стал как бы «фанатом» моим. Все с нетерпением ждали продолжения, — нужно же было о чем-то поговорить в курилках и кулуарах, в уютном полумраке за кулисами, так располагающем к передаче секретов.

От обиды и бессилия что-то изменить я едва не плакала. Каждое утро я приходила на работу и слышала про новые и новые расспросы моего неизвестного, тайного воздыхателя, который, светясь все ярче, становился все более явным. Даже не сомневаюсь, если б он встретился мне в эти дни, если б он подошел ко мне и стал расспрашивать про Любу Игумнову, я бы точно надавала ему по щекам. Но он все не подходил ко мне. А может, он хотел так выделиться на общем фоне поклонников, — выделиться с отрицательной стороны, а потом предстать во всем блеске и тем поразить в самое сердце? И сказать: я пошутил! Нет, это было слишком натянутое с моей стороны оправдание чересчур очевидной глупости.

Подавленная, униженная, я обрисовывала ситуацию Вере и Надежде, а они, не особенно вникая в эмоциональную сферу вопроса, сразу оценивали внешние обстоятельства.

— Вот как невест выбирают! — смеялась практичная Надежда, не очень-то понимая мое настроение.

— И ничего не боятся, — в тон ей удивленно говорила Вера. — Никаких сложностей. Прет — как паровоз!

В жизни я не чувствовала себя такой оскорбленной. До своих двадцати семи лет много я, конечно, перевидала, в разных бывала ситуациях, но чести своей не роняла, себя берегла (для кого, Господи? для этого ничтожества?), не давала поводов отзываться о себе дурно... Но в данной ситуации все складывалось так, что посторонний, даже неизвестный мне человек с улицы ронял мою (!) честь. Он только и занимался тем, что компрометировал меня, — будто ему больше нечего было делать, будто его нанял кто-то, желая за что-то мне отомстить. Опять же, это были только мои домыслы. На деле все оказалось проще. Этот Кандидат, действительно, искал себе невесту. Почему таким диким способом? Но что с этим можно поделать, если у Кандидата такой стиль, если способ этот вовсе не представляется ему ни диким, ни даже из ряда вон?

Надька кривилась:

— Послушай, Люба! А может, он шизик?

Вера говорила мечтательно:

— Или очень простой... незатейливый... не знает, какие у людей злые языки.

Я тихо злилась.

Все повыспросив, шпион на неделю пропал. Видно, переваривал информацию, взвешивал все «за» и «против». Мне же оставалось только надеяться, что «против» окажется больше, и умник этот изберет для своего «микроскопа» другой объект.

И вдруг он подрулил ко мне на лимонного цвета «мерседесе». Помнится, был ненастный дождливый день. Я перебегала улицу, прячась от дождя под зонтиком. Наверное, Кандидат некоторое время выслеживал меня.

Уж очень ловко он подъехал:

— Я подвезу тебя, Люба!

«И сразу на «ты»! Кто это?»

Я пригнулась, заглянула в машину. Кто-то толстый за рулем, щеки — как у Черчилля, нос в щеках потерялся, губки — красненькие, глаза — цепкие. Прежде никогда не видела этого человека, но тут же я догадалась, кто это.

Кажется, в тот миг я вспыхнула вся — от негодования, от волнения:

— Нет, ты не подвезешь меня!

Я очень упирала на «ты», я этим «ты» хотела досадить и даже обидеть, хотя это и было мне трудно. Воспитание мешало (надо же! и так бывает!).

— Почему же? — искренне удивился он; ему и невдомек было, что кто-то может отказаться от его услуг.

Пока он удивлялся в своей роскошной машине, я раздумывала: надавать ему сейчас по этим черчиллевским щекам или обидеть как-нибудь на словах (повыразительнее сказать, чем презрительное «ты»)? Первое мне было осуществить не с руки — именно не с руки! — потому что руки мои были заняты (в одной зонтик, в другой сумка) да и толстяк из машины не выходил. Технически — невозможно надавать. Разве что ухватить за нос. Но и это я отмела: не хотела пачкать руки. И решила удовольствоваться отместкой на словах.

— Почему не подвезешь? — переспросила я с улыбочкой. — А потому что не захочешь, дружок. Не все ты обо мне выспросил, не всех обошел.

— Что же я такого не выспросил? — глаза его стали идеально круглыми; кажется, он испугался, что не предвидел чего-то, что о чем-то, действительно, не спросил.

Меня это позабавило:

— А не девочка я!

— В каком смысле? — челюсть его с подбородками отвисла.

— В самом прямом: в анатомическом, в физиологическом, в интимном — на выбор...

Он молчал, глядя на меня снизу-вверх, до побеления пальцев сжимал руль, тихонько газовал, но не уезжал.

А мне стало смешно, и я зло смеялась.

И продолжала:

— Да, да, любезный! Это правда! И знают об этом теперь трое: я да ты, да еще тот, кто нарушил мою девственность...

Кандидат скривился и взволнованно проглотил слюну:

— Ну тогда — конечно!

И он плавно тронул свой автомобиль, и быстро скрылся в завесе дождя.

Я же торжествовала, я чувствовала себя отмщенной.

— Идиот! Идиот! — я смеялась.

Однако рано радовалась... Через месяц он появился вновь — переварил и эту информацию.

Выйдя из автобуса, я шла по тротуару по направлению к театру. И не сразу заметила, что лимонный «мерседес» практически неслышно сопровождал меня.