– Почему? – с мукой в голосе простонала Нора. – Зачем он так поступил? А вы?

Каролина покачала головой и опять посмотрела в сад.

Долгие годы я верила, что ни в чем не виновата, – проговорила она. – Что я поступила правильно. Дэвид не видел интерната, куда собирался отдать вашу дочь, не представлял, что это за кошмарное место. А я там побывала, пришла в ужас – и увезла Фебу к себе. Вырастила ее. Я немало сил отдала, чтобы она получила образование и медицинскую помощь, а в конце концов достойную жизнь. Если честно, я даже считала себя героиней. Но где-то глубоко я всегда знала, что делаю это не только по доброте души. Я хотела ребенка, а у меня его не было. А еще я была влюблена в Дэвида, по крайней мере, так думала. Безответно, – поспешно добавила она. – Насочиняла себе всякой ерунды. Дэвид меня даже не замечал. Но когда я увидела объявление о службе по Фебе, то поняла, что должна забрать малышку и уехать.

Нора, в бешеном водовороте чувств, мысленно перенеслась в те далекие, туманные дни, полные горя и радости. Пол у нее на руках; Бри, протягивающая телефонную трубку: ее душа должна успокоиться. Она организовала поминальную службу, не посоветовавшись с Дэвидом, и с каждым новым звонком буквально возвращалась к жизни, но, когда Дэвид пришел домой, переломить его сопротивление оказалось очень непросто.

Каково ему было тогда? И потом, во время церемонии?

И все же он допустил это.

– Но почему же он не сказал мне? – шепотом спросила она. – За столько лет.

Каролина покачала головой.

– Я не могу говорить за Дэвида. Он всегда был для меня загадкой. Я знаю, что он любил вас, и верю, что, каким бы чудовищным ни казался его поступок, изначально он хотел только хорошего. Он как-то рассказал мне о своей сестре. Она умерла еще девочкой от порока сердца, и мать так и не оправилась от горя. Судя по всему, он просто пытался защитить вас.

– Феба – мой ребенок! – с болью произнесла Нора. Слова рвались из самых глубин ее существа, из старой, с трудом затянувшейся раны. – Плоть от моей плоти. Защитить меня? Ложью о ее смерти?!

Каролина промолчала. Нора думала о Дэвиде, который нес в себе эту страшную тайну – во всех своих фотографиях, каждую секунду их совместной жизни. А она не знала, не догадывалась.

Спустя какое-то время Каролина вновь открыла сумочку и достала листок бумаги.

– Наш адрес и телефон, – сказала она. – Мы живем втроем: мой муж Ал, Феба и я. Тут она выросла. Она счастлива, Нора. Я знаю, для вас это небольшое утешение, но это так. Феба – замечательная! В следующем месяце она переедет в специализированное заведение, что-то вроде интерната. Так она сама хочет. У нее хорошая работа в копировальной мастерской. Ей там очень нравится, и ее любят.

– В копировальной мастерской?

– Да. Она большая молодец, Нора.

– А она знает?… Обо мне? О Поле?

Каролина опустила глаза, поводила пальцем по краю фотографии.

– Нет. Я не хотела ей говорить, пока не встречусь с вами. Я же не знала, что вы решите, захотите ли увидеть ее. Если нет – я не стану вас осуждать. Столько лет… о-о, мне так жаль! Но если вам захочется приехать, мы вас ждем. Только позвоните. На следующей неделе, в будущем году, когда угодно.

– Боже, я ничего не соображаю, – простонала Нора. – Это такое потрясение.

– Естественно. – Каролина встала.

– Можно мне взять фотографии? – спросила Нора.

– Они ваши. Всегда были ваши.

– На крыльце Каролина задержалась и пристально посмотрела на нее.

– Он вас очень любил, – сказала она. – Дэвид всегда любил вас, Нора.

– Нора кивнула, вспомнив, что в Париже говорила Полу те же слова. Проводив Каролину, она еще долго стояла на крыльце. Феба жива. Немыслимо. Но правда, которая рваной раной зияла в ее сердце. Ее любят, сказала Каролина. О ней заботятся. Кто? Не ее родная мать, которая столько мучилась, прежде чем отпустить якобы умершую дочь. Все кошмарные сны с мерзлой колкой травой и бесплодными поисками вновь обрушились на Нору, истязая душу.

Она вернулась в дом, в слезах прошла мимо укрытой мебели. Скоро придет оценщик. И Пол – сегодня или завтра; обещал предупредить, но может нагрянуть и без звонка, на него похоже. Нора вымыла и вытерла стаканы и застыла в тишине кухни, думая о Дэвиде, о бесконечных ночах за многие годы, когда он вставал в темноте и ехал в больницу складывать сломанные кости, вправлять вывихи. Хороший человек Дэвид. Организовал клинику, лечил всех, кто в этом нуждался.

И он же отослал свою дочь в интернат, сказав жене, что та умерла.

Нора с силой опустила кулак на стол – бокалы подпрыгнули. Она налила себе джина с тоником и устало поднялась в спальню. Легла. Встала, позвонила Фредерику и повесила трубку, услышав автоответчик. А через некоторое время опять пошла в студию Дэвида. Там все было по-прежнему: теплый неподвижный воздух, коробки и фотографии на полу в том же месте, где она их бросила. По оценке экспертов – пятьдесят тысяч долларов как минимум. Больше, если найдутся записи почерком Дэвида о процессе работы.

Все осталось таким же – и все изменилось.