— Так вот, я превзошел его. Я значу больше, чем любой из них, чем Риарден и другой любовник моей сестры, который…

Он смущенно умолк, словно зашел слишком далеко.

— Джим, — спокойно спросила Черрил, — что произойдет второго сентября?

Он холодно взглянул на нее исподлобья, затем на лице его появилась кривая улыбка, словно циничное нарушение какого-то священного правила.

— Будет национализирована компания «Д’Анкония Коппер».

Джеймс услышал рев пролетевшего в темноте самолета, затем тонкое звяканье подтаявшей льдинки в вазе с фруктами, потом голос жены:

— Он был твоим другом, так ведь?

— Да оставь ты!

Джеймс долго молчал, не глядя на Черрил. Когда снова посмотрел на нее, она по-прежнему наблюдала за ним; она заговорила первой, голос ее был непривычно суровым:

— То, что сказала твоя сестра по радио, было великолепно.

— Да, знаю, знаю, ты об этом твердишь уже целый месяц.

— Ты ни разу мне не ответил.

— Что тут отве…

— И твои вашингтонские друзья не ответили ей. Не опровергли того, что она говорила, не объяснили, не попытались оправдаться. Ведут себя так, словно ничего не случилось. Видимо, надеются, что люди забудут. Кто-нибудь, конечно, забудет. Но мы, остальные, понимаем, что она сказала и что твои друзья ее попросту боятся.

— Это неправда! Были приняты нужные меры, тот инцидент исчерпан, и я не понимаю, почему ты все время поднимаешь эту тему.

— Какие меры?

— Бертрама Скаддера сняли с эфира, потому что его программа в настоящее время не в интересах общества.

— И это ответ твоей сестре?

— Это закрывает вопрос, и говорить тут больше нечего.

— Нечего говорить о правительстве, которое действует с помощью шантажа и вымогательств?

— Нельзя сказать, что ничего не сделано. Было объявлено во всеуслышание, что программа Скаддера подрывная, пагубная и не заслуживает доверия.

— Джим, я хочу понять вот что. Скаддер был не на ее стороне, на вашей. Он даже не устраивал эту передачу. Он действовал по указке из Вашингтона, так ведь?

— Я думал, Бертрам Скаддер тебе не нравился.

— Не нравился и не нравится, но…

— Тогда чего беспокоишься?

— Но он не виновен перед твоими друзьями, так ведь?

— Лучше б ты не совалась в политику. Говоришь, как дура.

— Он не виновен, так ведь?

— Ну и что?

Черрил посмотрела на Джима, удивленно расширив глаза:

— Тогда его просто сделали козлом отпущения, разве, нет?

— Да перестань ты походить на Эдди Уиллерса!

— Я похожу на него? Эдди Уиллерс мне нравится. Он честный.

— Он полудурок, понятия не имеющий, как жить в практической реальности!

— А ты знаешь, Джим?

— Еще бы!

— Тогда не мог бы ты помочь Скаддеру?

— Я?! — Он гневно, беспомощно рассмеялся. — Почему ты никак не повзрослеешь? Я из кожи вон лез, добиваясь, чтобы в жертву принесли Скаддера! Кто-то же должен был стать жертвой! Неужели ты не понимаешь, что отыгрались бы на мне, если б не нашелся другой?

— На тебе? Почему не на Дагни, если она так не права? Потому что сказала правду?

— Дагни — совсем другое дело! Жертвой должны были стать или я, или Скаддер…

— Почему?

— …И для государственной политики гораздо лучше, что это Скаддер. Теперь нет необходимости обсуждать то, что она сказала, а если кто-то поднимет эту тему, мы завопим, что это было сказано в программе Скаддера, а программа дискредитирована, Скаддер — явный мошенник и лжец, и так далее, и так далее, и думаешь, общество станет разбираться, кто прав, кто виноват? Ему все равно никто не верил. Да не смотри ты так! По-твоему, лучше бы меня оставили за бортом?

— А почему не Дагни? Потому что ее речь невозможно опровергнуть?

— Если тебе так жаль Бертрама Скаддера, то видела бы ты, как он старался, чтобы на заклание отдали меня! Он занимался этим уже давно, как, думаешь, он добился своего положения? Поднялся туда по трупам! И считал себя очень могущественным, видела бы ты, как боялись его крупные магнаты! Но на сей раз он перехитрил сам себя. На сей раз поставил не на ту лошадку. Не в той фракции оказался.

Развалясь в кресле и улыбаясь сквозь флер приятной расслабленности, Джеймс начал понимать, что хотел именно этого удовольствия: быть собой. «Быть собой», — подумал он, минуя тем самым свой самый опасный тупик, тот, что вел к вопросу «А кто ты такой?».

— Видишь ли, он принадлежал к фракции Тинки Холлоуэя. Какое-то время шла ожесточенная борьба между фракциями Тинки и Чика Моррисона. Но мы одержали верх. Тинки согласился пожертвовать своим дружком Бертрамом в обмен на кое-какие услуги с нашей стороны. Слышала бы ты, как вопил Бертрам Скаддер! Но он был конченым человеком и понимал это.

Джеймс заливисто рассмеялся, но подавился смехом, когда дымка блаженства рассеялась, и он увидел лицо жены.

— Джим, — прошептала она, — это вот такие… победы ты одерживаешь?