Шрифт:
В этой речи Робеспьер обронил, между прочим, фразу, которая отвечала мысли, непрестанно беспокоившей его со дня бегства короля.
— Недостаточно свергнуть деспота, если потом попадешь под гнет нового деспотизма…
Людовик XVI показал себя деспотом, вероломным и негодным монархом. Его нужно отстранить. В этом для Максимилиана не было никаких сомнений.
Но что делать дальше? Учреждать республику, как полагали Бриссо и Петион? Вот в этом-то он и сомневался. Он не был уверен, что в сложившихся условиях республика лучше монархии.
И правда, рассуждал Робеспьер, что является самым страшным, наиболее угрожающим в данный момент? Деспотизм богатых, тирания реакционных элементов Учредительного собрания. Что же принесет в таком случае немедленное установление республики? Ничего, кроме легализации власти этого «нового деспотизма».
Робеспьер опасался, что при недостаточной организованности народа уничтожение монархии отдаст всю полноту власти в руки крупной буржуазии, в то время как наличие монархии в какой-то степени сможет ограничить эту власть и тем облегчит массам возможность решительной победы в грядущей борьбе.
Мысль эта была непоследовательной и ошибочной. Но в то время так думали многие. В вопросе о республике и монархии в период вареннского кризиса Неподкупный не смог подняться над уровнем представлений, господствовавших в демократическом лагере.
Мужи Собрания подняли перчатку, брошенную Робеспьером. На следующий день от лица большинства выступил Антуан Барнав. Законодатели знали, кого противопоставить Неподкупному. После смерти Мирабо[28] Барнав считался чуть ли не лучшим оратором Ассамблеи. Он был сух, подтянут, сдержан, догматичен. На Робеспьера, взявшего верх в Якобинском клубе, он смотрел как на личного врага. Свою пространную речь Барнав посвятил защите принципа неприкосновенности короля. Вместе с тем — и это особенно знаменательное место в его речи — он невольно выдал жгучий страх крупной буржуазии перед новыми выступлениями революционных масс.
— Нам причиняют огромное зло, когда продолжают до бесконечности революционное движение, уже разрушившее все то, что надо было разрушить, и доведшее нас до предела, на котором нужно остановиться… Подумайте, господа! Подумайте о том, что произойдет после вас. Вы совершили все, способное благоприятствовать свободе и равенству… Отсюда вытекает та великая истина, что если революция сделает еще один шаг вперед, она сделает его не иначе, как подвергаясь опасности. Первое, что произошло бы вслед за этим, была бы отмена королевской власти, а потом последовало бы покушение на собственность… Таким образом, господа, все должны чувствовать, что общий интерес заключается в том, чтобы революция остановилась…
Трудно было более точно высказать то, что наболело в душах депутатов буржуазии. Восстановленный король должен помочь остановить эту треклятую революцию, которая уже так надоела и которая угрожала все новыми опасностями аристократам денежного мешка!
В тот же день был принят декрет о привлечении к судебной ответственности «похитителей» короля, обвиненных в заговоре против конституции и в подготовке иностранного вторжения. Этим косвенно снималась всякая вина с Людовика XVI.
Развязка приближалась. Клуб кордельеров составил новую петицию, призывавшую к отстранению изменника короля. 16 июля кордельеры обратились к якобинцам с просьбой о поддержке. Внутри Якобинского клуба закипела борьба. Но исход ее в свете предшествующих событий был ясен: большинство якобинцев решило поддержать петицию. Тогда якобинцы-депутаты во главе с
Барнавом покинули клуб. Правая часть якобинцев не только фактически, но и формально порвала с клубом и основала новое общество в помещении Фельянского монастыря, получившее название Клуба фельянов. В его состав вошла большая часть членов Общества 1789 года. Его лидерами оказались Барнав, Дюпор, Александр Лaмет, Лафайет и Байи. Клуб фельянов стал внепарламентским центром крупной буржуазии.
Раскол произошел и во всех отделениях Якобинского клуба. Большинство якобинцев периферии сохранило верность его основному ядру, возглавляемому Бриссо, Петионом и Робеспьером.
Оставалась кровь… Кровь патриотов, о которой говорил Робеспьер, пролитие которой он считал неизбежным и которая еще не была пролита. Этой крови не хватало, чтобы закрепить новый порядок вещей, чтобы окончательно и бесповоротно разъединить прежнее третье сословие.
Поддерживая петицию кордельеров о низложении Людовика XVI, Неподкупный вместе с тем прекрасно понимал, что буржуазные хозяева Собрания и ратуши могут сделать из нее удобный повод для провокации. Робеспьер не скрыл своих опасений и высказал их в клубе 16 июля.
Законодатели шли именно этим путем. Они поспешили издать декрет, реабилитирующий короля. Декрет, помимо своего прямого назначения, имел целью превратить петицию в Мятежный акт: с точки зрения правительства, всякое оспаривание нового закона становилось антиправительственным заговором, который можно и должно покарать! Прекрасный законовед и зоркий наблюдатель, Максимилиан не сомневался, что именно за этот довод ухватятся реакционные депутаты, давно жаждавшие свести счеты с ненавистным им народом. Поэтому, как только стало известно о декрете, комитет Якобинского клуба по настоятельному совету Робеспьера решил приостановить печатание текста петиции.