Его добрые парижане и жители других городов доставили ему много неприятностей. Буквально накануне коронации вспыхнул бунт, охвативший Бомон, Сен-Жермен, Понтуаз, а затем перебросившийся в столицу. И из-за чего же? Из-за хлеба! Видите ли, им мало хлеба, хлеб слишком дорог! А ведь сказано в священном писании: «Не хлебом единым будет жив человек»! И почему, черт побери, все они не могут жить спокойно, по заповеди «Люби ближнего своего»? Полиция оказалась бессильной, пришлось вызывать войска. Маршал Бирон повесил нескольких бездельников, многих перебили, остальные как будто успокоились. Надолго ли? Нечего сказать, хорошая прелюдия к коронационным торжествам! И как ему вообще не везет с торжествами! Все кругом шепчут о предзнаменованиях. Предзнаменования действительно скверные — от правды не уйдешь!

Ровно шесть лет назад, когда еще царствовал его покойный дед, также произошло событие, о котором нет-нет да и вспомнится.

Праздновали его бракосочетание с Марией Антуанеттой. Старый Людовик XV пожелал пустить пыль в глаза иностранцам. Несмотря на тяжелое финансовое положение, на народную нужду, на бунты, вызванные голодом после очередного неурожая, казна не поскупилась: праздники обошлись более чем в двадцать миллионов. Но уж и праздновали зато! Пир горой длился в течение целого месяца. При дворе давали такие балы, каких сейчас не увидишь. Дамы танцевали в парадных платьях с огромными панье и непомерно длинными шлейфами. Высокие прически, обрамленные затейливыми украшениями и драгоценными камнями, сверкали наподобие соборных куполов. А кавалеры! Их костюмы были настолько тяжелы от золота и драгоценностей, что пригибали к паркету. Убранство короля, во всяком случае, весило не менее сорока фунтов. За такой костюм можно было бы купить несколько деревень вместе с мужиками.

Из дворца праздники перенесли на улицу. Вот тут-то все и произошло.

31 мая в Париже пускали фейерверк. Собралось огромное количество народу. Муниципалитет не позаботился о порядке, и более тысячи граждан оказались раздавленными толпой или копытами лошадей. Зловещая тень легла на союз Людовика XVI и Марии Антуанетты…

Короля передернуло. Неприятный озноб прошел по телу. А сейчас? Казна снова пуста. Голодные бунты опять потрясают страну. И разве тем не менее он не бросил миллионов на торжества вопреки всему? Однако опять ничего не получилось. Миллионы брошены на ветер. Никто ничего не оценил.

Действительно, коронация стоила колоссальных денег. По дороге из Парижа в Реймс перестроили все мосты, а в Суассоне разрушили городские ворота, потому что королевский экипаж, восемнадцати футов высоты, в них не проходил. На эти работы согнали тысячи крестьян. Реймская дорога стала такой же людной, как улица Сент-Оноре в Париже: по ней курсировало около двадцати тысяч почтовых лошадей. О самом Реймсе, разумеется, нечего и говорить. Громадный готический собор был отремонтирован и подновлен. В нем устроили особое помещение для королевы, с дежурной комнатой, в которой разместилась охрана. Даже отхожие места — невероятная роскошь! — переоборудовали на английский манер. Самое коронацию обставили возможно более пышно. И в результате… Ничего! Зрители реагировали вяло. Его, повелителя, никто не хотел приветствовать ни там, ни здесь, по дороге в Париж. Возгласы «Да здравствует король!» раздавались изредка и казались принужденными. Грязные мужики, копошившиеся у канав, и те не всегда удостаивали взглядом пышную процессию. Что же касается королевы, то ее встречали ледяным молчанием, а провожали приглушенным ропотом. Народ ненавидел «австриячку». Ее считали главной виновницей всех бед.

Король искоса взглянул на Марию Антуанетту. Она дремала, облокотясь на подушки. Ее бледное лицо казалось выточенным из мрамора. Она была очень хороша. «Черт возьми, — думал Людовик, — быть может, мой добрый народ не так уж и не прав. Она действительно страшная мотовка… Какие только прихоти не забивают ей голову! Балы, скачки, азартная карточная игра… Она с легкостью бросает по тысяче луидоров на зеленое сукно и готова играть тридцать шесть часов подряд… А сколько уходит на пенсии и подачки хороводу ее любимцев?.. Сколько забирают архитекторы, портнихи и ювелиры?.. И после этого удивляйся постоянной нехватке средств!..» Король даже крякнул от досады. Да, неприятности со всех сторон. А тут еще эта нудная трясучка. Путь кажется бесконечным. Мера времени исчезла, только и слышны щелканье бичей, стук колес да скрип рессор. Скорее бы уж добраться до Версаля!..

Королевский поезд громыхал по парижским улицам. Моросил дождь. Среди несметного количества экипажей огромная карета монаршей семьи выделялась, как сказочный ковчег. Придворный наклонился к задремавшему королю.

— Ваше величество, сир!

Людовик открыл глаза.

— Сир, вы просили напомнить… Ваше величество собирались посетить коллеж, носящий имя вашего святого предка… Мы уже на улице Сен-Жак…

Ба! Он действительно забыл. Глупая формальность!.. Он должен посетить коллеж Луи-ле-Гран, там его будут приветствовать. И никому нет дела до того, что его растрясло, что ему хочется спать. Ну что ж, ничего не попишешь. Он не намерен задерживаться, пожалуй, можно даже не выходить из кареты. Но обычай соблюсти нужно.

Придворный отдает распоряжения форейторам головных экипажей,

…Вот он, Луи-ле-Гран, знаменитый коллеж, патроном которого считается французский король. На площадь перед входом высыпала масса народу — и воспитатели и ученики. Что-то кричат, бросают цветы. Поток экипажей останавливается. Все ждут. Но ни король, ни королева не покидают своих подушек. Тогда высокий человек в мантии и парике подает знак. Маленький хрупкий подросток, почти ребенок, быстро выходит из шеренги воспитанников. В его руках лист бумаги, свернутый трубкой. Мальчик бледен и заметно волнуется.

— Смотрите, сударыня, какой заморыш, — кивает Людовик Марии Антуанетте. — Это, вероятно, их первый ученик…

Избранник коллежа подходит к карете. Мельком взглянув на придорожную грязь, он преклоняет колени и начинает читать. Но голос его тих и неровен. Колеса скрипят, форейторы ругаются, в соседних экипажах о чем-то громко спорят. Людовик смотрит на чтеца, но почти не разбирает слов. Приветствия, пожелания, ремонтрансы… Ученик отрывает глаза от бумаги. На момент взгляд монарха встречается с его взглядом. У него светлые внимательные глаза, холодные и пронизывающие, как стальные клинки. Королю становится не по себе. Что?.. Он, кажется, хочет продолжать? Довольно! Надоело! К дьяволу этого бледного недоноска с его неприятными глазами! Король хватает за локоть придворного и что-то шепчет… Поезд с грохотом трогается…