Шрифт:
Где–то внизу приглушенно бухнула дверь. Мерлью, замерев, прислушалась. Затем встала, подобралась к двери и выглянула наружу. Постояв чуть–чуть, на цыпочках вернулась назад. У Найла–то, оказывается, конечности немного затекли; теперь, когда сел, дожидаясь Мерлью, руки–ноги будто тоненькими иголочками покалывало. Мерлью опустилась рядом. Они опять нежно обнялись и слились губами в поцелуе. Наконец Мерлью отодвинулась.
— Слушай, я попытаюсь выяснить у отца, что все это значит. А ты сам что, и вправду ни о чем не догадываешься?
— Я убил паука, — просто сказал Найл.
— Что ты сделал? — Мерлью глядела на Найла, явно не в силах осмыслить его слов.
— На обратном пути, когда мы шли от вас.
Он рассказал все: о песчаной буре, о том, как нашел раздвижную трубку, как неожиданно наткнулся на занесенного песком смертоносца, который, к счастью, не успел выскрестись наружу. Девушка содрогнулась, когда он описал, как вогнал острие восьмилапому в физиономию. Когда закончил, Мерлью покачала головой.
— Не могу представить, как они могут об этом догадаться. Скорее всего, они могли предположить, что его убил твой отец.
— Но они же могут читать мысли!
Девушка досадливо дернула плечом.
— Не верю я этому! Если б так, они бы меня давно уже слопали.
— Когда меня сюда привели и посадили, там, за стеной, мне показалось, сидит паук. Он как бы пробовал вклиниться мне в мысли.
Мерлью чуть сощурилась, размышляя.
— С чего ты это взял?
— Я слышал, как дверь скрипнула, когда он выходил. И половицы в коридоре.
— А с чего ты взял, что он за тобой смотрит?
— У меня просто возникло ощущение… Знаешь, бывает такое, когда кто–нибудь пристально пялится тебе в затылок.
— У тебя такое часто бывает?
Найл улыбнулся.
— Лишь когда кто–нибудь таращится на меня.
— Не пойму, и все тут, — вздохнула Мерлью. — Ты уверен, что все рассказал?
— Тебе про гибель паука мало?
— Кто знает, может, и в самом деле… Если бы им было известно…
Мерлью неожиданно поднялась.
— Ты куда?
— К отцу, рассказать. Постараюсь убедить его поговорить с тобой.
— Не рассказывай ему о пауке.
Мерлью, повернувшись к Найлу, медленно опустилась на колени.
— Мне надо будет ему сказать. А тебе — довериться ему.
— Но ведь он служит им!
— Безусловно. Иного ему не остается. И очень хорошо, что он им служит, — это лучше, чем чистить выгребные ямы… Но он их не любит. Как, рассуди, может он к паукам относиться, когда они на его глазах погубили стольких людей? Беднягу Найрис и ту слопали. — Лицо девушки омрачилось.
— Все же мне кажется, не стоит рассказывать ему о пауке. Чем меньше людей знает, тем лучше. Я даже матери и брату и то ничего не рассказывал.
Ладони Мерлью легли ему на затылок.
— Ты должен мне довериться. Отец не сможет тебе помочь, пока не будет знать правды.
Ну как здесь возразишь? Лицо Мерлью так близко…
— Ладно, делай как знаешь.
Подавшись вперед, она поцеловала Найла — жарко, влажно. Затем поднялась и вышла. Слышно было, как задвигается следом засов.
От нахлынувшего блаженства прочие мысли делись невесть куда. Вместо этого он секунда за секундой все прогонял в уме те пятнадцать минут, что они пробыли вдвоем. Вспомнилось, как он ненавидел ее, как часто бередился мыслью отомстить, наказать, и душно стало от стыда. Дурость какая — приходить в ярость из–за того, что его назвали «тщедушным». В конце концов, ведь это же Мерлью: прямолинейная натура, привыкшая распоряжаться и поступать по своему усмотрению. А вместе с тем какой ласковой может быть! Воссоздал в памяти прикосновение ее губ, и голова просто кругом пошла от удовольствия. Пальцы все еще хранили аромат благовоний. Закрыл глаза, и в мыслях представилось, что она лежит рядом.
Стемнело неожиданно быстро. Найл, обхватив колени, сидел и умиротворенно думал, что никогда теперь запах сырости и плесени не будет вызывать у него неприязни, поскольку неразрывно связан с воспоминанием о Мерлью. Само ее имя звучало музыкой.
Найл, очевидно, задремал. Внезапный луч света заставил вздрогнуть.
Голос Мерлью:
— Не бойся, здесь только я одна. — В руках у нее был небольшой светильник. — Можешь спускаться. Отец желает тебя видеть.
Он направился следом по коридору.