11 февраля 1864 года «Уорлд» озаглавила передовицу «Вправе ли президент переизбрать самого себя?».

Сторонники традиции одного срока ждали выступления Линкольна, но так ничего от него и не дождались. Неделя за неделей проходили, а президенту как будто нечего было сказать, у него даже анекдота никакого не нашлось по поводу второго президентского срока. Он выжидал неизвестно чего.

Между тем мучительная кровавая драма продолжала разыгрываться под барабанный бой и стоны агонизирующих. Три года линии фронтов менялись, извивались, солдаты находили новые жертвы для истребления, но ни одна сторона так и не смогла окончательно истребить другую. Любой человек на фронте и в тылу должен был бы считать себя ничтожным по значению в эти дни крови и грязи. Было ли это время подходящим для того, чтобы все забыть и заняться политическими комбинациями, торговаться из-за кандидата, имея в виду выборы, предстоящие в ноябре? Там, далеко, в мороз или дождь, под бледным светом луны лежали у костров люди, завернувшиеся в одеяла. Это они фактически продиктуют результаты выборов в ноябре, их действия повлияют на решения избирателей.

Свэтт, выполнявший секретные поручения, слишком щекотливые, чтобы их можно было доверить почте или телеграфу, отметил в начале 1864 года, что противники Линкольна уже больше года деятельно готовятся к выборам. «Чэйз организовал три или четыре тайных общества, он роздал неимоверное количество должностей во всех уголках страны. И Фремонт неустанно трудился. Только Линкольн ничего не предпринимал ни для того, чтобы помешать им, ни для того, чтобы улучшить свои шансы». Линкольн руководил любым делом, игнорируя противников, игнорируя все мелкие факторы, но очень точно взвешивая значение событий и огромные силы, дающие нужные результаты.

Дик Ейтс, губернатор Иллинойса, в начале 1864 года выступил в Брайан Холле: «Политиканы могут стараться вовсю, но это бесполезно, — народ хочет старину Эйби и никого другого (аплодисменты). Признаюсь, я за него с самого начала и буду за него до самого конца, а также в промежутке между этими пунктами (аплодисменты). Во время переправы нечего менять коней… Из моего продолжительного знакомства с Линкольном я сделал вывод, что он не только самый честный человек, когда-либо созданный богом, но и самый ясномыслящий, хладнокровный, рассудительный государственный муж, какого когда-либо знала история мира».

У Линкольна не было раз и навсегда установленных, «замороженных» норм поведения. Его внимательный глаз улавливал свет и тени, цвет и массу в том потоке высказываний и реальных сдвигов, которые именуются общественным мнением. Его методы и настроения приноравливались к настроениям народа в условиях демократии, при которой, несмотря на войну, сохранялась значительная доля свободы слова и печати.

Его совесть и соображения целесообразности подсказывали ему — верно или ложно, на благо или на несчастье, — что по всей справедливости он сам должен и впредь быть орудием американского народа, чтобы довести войну до конца и, если удастся, перевязать раны и залечить рубцы, избежав ненужной мести.

Вне сомнения, Линкольн считал необходимым быть лояльным по отношению к людям, которые доверяли ему, которые видели смысл и, логику в его действиях, которые опасались доверить президентство другому человеку. Это правительству Линкольна и армии Линкольна столько семей доверили своих сыновей и мужей. «Папаша Линкольн» было не просто прозвищем. Он действительно заботился о людях, как о своих детях. Он доверял им, и они доверяли ему. Это было родство между ним и легионом верных ему людей. Казалось, он рассуждал так: если они хотят, чтобы он остался президентом, они своего добьются, а если он им не нужен и их устраивает другой, то это и его устраивает.

В одном из номеров «Газетт» журналист описал интервью с Джоном Брайтом. Лидер английских либералов сказал, что переизбрание Линкольна было бы сильнейшим ударом северян по Югу в этом году. Брайт отверг всякие утверждения, что Линкольн медлителен, хотя он полагал, что смена членов кабинета будет необходима, и добавил: «Мистер Линкольн похож на официанта в большой столовой — он нужен сразу всем; и так как он не может обслужить всех сразу, то вполне естественно, что имеются недовольные».

В феврале нью-йоркская «Геральд» свои чрезмерные восхваления сдобрила доброй порцией сатирических колючек: «Как шутник Линкольн уникален. Он сочетает едкий юмор Диогена с лучшими чертами всех других знаменитых остряков мира. Он более поэтичен, нежели Гораций, более пикантен, чем Ювенал, анекдотнчней Эзопа, сочней Боккаччо, разухабистей бесшабашного Рабле и чаще цитируется, нежели ветеран комедиантов Джо Миллер». Цель заметки заключалась в том, чтобы создать впечатление, что во главе правительства стоит клоун.

«Уорлд» перечислила семь саркастических причин к тому, чтобы Линкольна снова выдвинуть кандидатом, и добавила восьмую: «По-английски он пишет более безграмотно, чем любой из предшествовавших ему президентов». Нью-йоркская «Ивнинг пост» «удружила» Линкольну и в апреле напечатала на первой странице полторы колонки его историй и анекдотов.

В армии было достаточно дезертиров, симулянтов и отстающих на марше, но настроение большинства, безусловно, было благоприятным для «старины Эй-би». Тысячи писем, отправленных семьям, были тому доказательством. Жалоб и недовольства по сравнению с этой массой писем было весьма немного. Ветеран войны выступил в Чикаго и на вопрос, хотят ли солдаты переизбрания Линкольна, ответил: «Конечно, они хотят этого. Мы все повторно завербовались. Он нас мобилизовал, и будь мы прокляты, если мы не заставим его задержаться на своем посту, чтобы демобилизовать нас. Мы не бросим его до тех пор, пока не принудим каждого мятежника признать, что Линкольн единственный конституционно избранный президент».

Гарриет Бичер-Стоу написала в январском номере бостонского «Уочмэн энд Рифлэктор» о том, что ее тронуло в Линкольне:

«Мир с удивлением воспринял величайшее чудо и примету нашего времени, а именно то, что простой рабочий, выходец из народа, имеющий не больше образования, воспитания и культуры, чем любой другой такой же рабочий, был призван провести великий народ через период кризиса, затрагивающего судьбы всего мира…

У Линкольна своеобразная сила. Это не крепость каменного быка под мостом, а скорее гибкая мощь кабельного провода.