Бадо и миссис Грант пытались успокоить ее, но безуспешно. Жена президента приказала Бадо попросить кучера остановить повозку и, видя нерешительность Бадо, сама обеими руками схватила кучера. Все же миссис Грант удалось уговорить миссис Линкольн утихомириться, подождать. Когда они сошли на плац-параде, к ним подошел генерал Мид; он засвидетельствовал свое почтение миссис Линкольн, прошелся с ней и доставил ее обратно с чисто дипломатическим искусством. Миссис Линкольн «отбрила» Бадо:

— Генерал Мид — джентльмен, сэр. Он мне сказал, что разрешение миссис Грифин дал не президент, а военный министр.

На полях, где прошли контратаки юнионистов, Линкольн видел убитых в голубых, серых и желтых куртках. Кое-где стонали и тяжело дышали раненые. Он видел погрузку раненых в поезд. У президента был изможденный, осунувшийся вид. Крук записал события этого дня: «Он сказал, что с него ужасов войны хватит; он высказал надежду, что этот бой может быть началом конца. Он верхом объехал поля сражений у Питерсберга. Мы видели человека с пробитым пулей лбом и еще одного с отстреленными руками; этот лежал недвижимо и изрыгал обвинения в лицо Линкольну».

Бои продолжались. Войска юнионистов продвигались по всему правому флангу армии Ли и захватили передовые окопы. На следующий день Ли писал Дэвису: «Опасаюсь, что теперь уж невозможно будет предотвратить соединение Гранта с Шерманом».

Линкольн сидел у штабного костра и изредка рукой отгонял дым от лица. Окружившим его штабным офицерам и Гранту он рассказывал о трудностях управления, о финансовых затруднениях, о международных отношениях, о патриотизме народа. Затем он затронул более веселые темы и поведал им пространный анекдот о брадобрее и его беспокойном клиенте:

— Он покрыл мыльной пеной его щеки, нос, глаза, уши и направил бритву о голенище сапога. Брадобрей набросился на лицо клиента и действовал так, как будто косил траву. Одним взмахом он снес с правой щеки часть бороды, прыщик и две бородавки. Человек в кресле рискнул сделать замечание: «Вы как будто склонны снять все, что вам попадается под руку». — «Да, — ответил брадобрей, — и если ручка бритвы не сломается, я, пожалуй, вам ничего лишнего не оставлю». У клиента были очень запавшие щеки, и брадобрею трудно было забираться бритвой в глубокие складки. Вдруг ему пришла остроумная идея всунуть палец в рот клиента и выжимать складки. Все шло хорошо, пока он не прорезал щеку, а попутно и свой палец. Он вытащил палец изо рта мученика, слизнул с пальца кровь, вытаращил глаза на клиента и крикнул: «Из-за ваших проклятых впалых щек я порезал себе палец!» Так и Англия скоро поймет, что благодаря ее стараниям Юг попал в серьезную беду. И сколько бы она ни помогала Югу, все равно в конце концов она увидит, что только порезала себе палец.

Когда затих взрыв хохота, Грант спросил:

— Мистер президент, был ли хоть один такой момент, когда вы сомневались в конечном успехе нашего дела?

Линкольн наклонился вперед и решительно отрубил правой рукой:

— Никогда никаких сомнений у меня не было.

Через день пришли радостные вести о том, что Шеридан по пути из долины Шенандоа обошел армию Ли с севера и остановился у пристани Гаррисона, где ему надлежало соединиться с войсками Гранта.

«Ривер куин» двигался вниз по реке Джеймс. Линкольн сидел на палубе и смотрел на орущих, хохочущих, плавающих солдат — это люди Шеридана смывали с себя грязь и пыль долины Шенандоа. Они заметили президента и приветствовали его. Потом «Ривер куин» поднялся вверх по реке к пристани Эйкена.

Линкольн проследовал по очень тяжелой бревенчатой дороге к плац-параду. Его сопровождали с одной стороны генерал Орд, с другой — Грант. За ними следовала санитарная повозка с миссис Линкольн и миссис Грант, которых сопровождали полковник Портер и Адам Бадо.

Солдаты дивизии ждали начальство уже несколько часов. Наконец появился верховный главнокомандующий. Дивизия его приветствовала. Кончился парад, и тут же начался орудийный обстрел ясно видных передовых окопов противника; густые цепи пошли в наступление, захватили позиции конфедератов, взяли до 2 700 пленных, отбили две жестокие контратаки, и на этом день закончился.

Полковник Теодор Лайман, офицер штаба Мида, впервые увидел Линкольна на параде и о своих впечатлениях написал жене: «Мне думается, что президент самый безобразный из всех виденных мной людей; на лице его лежит печать неприятной плебейской вульгарности (узнаешь рассказчика грубых анекдотов). С другой стороны, он выглядит умницей и необычайно проницательным, а тяжелые веки говорят о том, что он почти гениален. Видимо, он глубоко честный и добрый человек. Несмотря на всю свою вульгарность, в нем нет даже следа низменных страстей… Он очень похож на интеллектуального и благожелательного Сатира. У меня нет желания видеть его снова, но по-человечески я рад, что он управляет нашими делами».

Линкольн и Грант пожелали друг другу спокойной ночи. У президента был очень озабоченный вид. В темноте ночи на протяжении фронта в 40 миль лежали в грязи, притаились в палатках, хибарках и разных укрытиях 100 тысяч человек. Скоро им предстояло начать самое жестокое, самое кровавое сражение за все время войны. Затем президенту нужно будет решать серьезнейший вопрос о характере и условиях мира. И наряду с этим ему приходилось решать проблемы личных неприятностей.

Истеричность миссис Линкольн служила причиной постоянных скандалов. Сама она к последнему параду опоздала, и в группе объезжавших фронт рядом с президентом оказалась жена генерала Орда. После парада миссис Линкольн устроила неприятную сцену миссис Орд — ведь войска могли ее принять за жену президента! Затем миссис Линкольн набросилась на миссис Грант и обвинила ее мужа в том, что он стремился занять пост президента. Она не стеснялась нападать на Линкольна в присутствии офицеров с обвинениями в близости к женам Грифина и Орда. Глава государства переносил это все с завидным спокойствием, с невозмутимым достоинством.