Тороп тут же почувствовал, что смелости у него поубавилось. «Ну нет, черт побери, я должен это сделать». В каждом его сне послание от Мари выглядело однозначно: я еще жива, и ты вернешься назад.

Вот почему она отправляла ему весточки. Ее мозг оказался поврежден, но она все еще была жива, и, что еще более удивительно, оба младенца тоже, несмотря на все, что Мари пришлось перенести. По словам Даркандье, их жизненная сила была феноменальной и даже создавала проблемы. Проблемы весьма болезненного свойства.

— Как это? — с беспокойством спросил Тороп.

— Они выживают за счет тех немногих жизненных сил, которые остались у Мари. Если все и дальше так пойдет, нам придется выбирать.

Тороп знал, о каком выборе идет речь.

— Согласен, — произнес он покорно. — Но сначала проведем «опыт».

Даркандье ничего не ответил. Он коротко кивнул Черепахе Джонсону, отправившемуся за чашей, в которой опять оказалась зеленая кашица.

Тороп проглотил ее без колебаний, запил стаканом минералки.

— Подключайте ко мне всю вашу хрень, доктор, — сказал он, вытягиваясь на походной кровати возле купола, под которым лежала Мари, и черной машины с бесполым голосом.

Доктор протянул ему нейросквид. Тороп надел его на голову, почувствовал легкие касания тысяч волосков и закрыл защелки на висках. Присоски приклеились к коже головы.

Действие вещества не заставило себя ждать.

Ощущение взлета обрушилось на Торопа внезапно, как во время кайфа от сверхмощной наркоты. Это было похоже на ощущения астронавтов в момент, когда включаются ракетные двигатели. Ему казалась, что его голова стала такой тяжелой, что продавила подушку насквозь.

А затем Тороп перенесся в другую вселенную.

Он очутился в том самом постапокалиптическом мире отчаяния и пепла. Он знал, что этот мир — фон сна, который он видел уже много лет. Этим видением завершился даже его первый опыт с Колесницей. Разве не то же самое воспоминание промелькнуло в стране теней, когда он был в коме после Ночи Массового Убийства? И этот же сон Тороп видел однажды ночью в Монреале, когда беседовал с призраком Ари.

Мари ждала Торопа на автобусной остановке. Из-под многометрового слоя пепла выступала лишь самая верхушка навеса. Это была та самая остановка, на которой Тороп встретился с Урьяневым в Алма-Ате — много сотен лет назад. Но это также была автобусная остановка 183-го маршрута из его детства, у выезда из Шуази. Она называлась «Верден».

Мари была собой, но совершенно непохожа на себя. Тороп знал, что это она, но ее внешность совершенно изменилась. Сначала она явилась ему в облике девочки лет десяти лет. Светлые, очень гладкие волосы, глаза серо-голубого, стального цвета. Она была гораздо красивее той Мари, которую знал Тороп. Но он заметил в ее детском лице что-то жестокое.

Очень быстро, одним рывком, девочка превратилась в подростка, в девушку, молодую женщину, зрелую красавицу, начала стареть и, наконец, умерла. Ее скелет упал на землю и смешался с пеплом.

Тогда Тороп понял, что под ногами у него не пепел. Это прах всех людей, которые рождались и умирали с начала времен. Здесь, на этом кладбище размером с планету, покоилось девяносто миллиардов человеческих созданий.

И тогда Мари снова появилась — в знакомом Торопу обличье.

Она выглядела как девочка, но теперь ее было нетрудно узнать. Черные волосы, длинная коса. Темно-синие, цвета глубокого океана, глаза пристально смотрели на него.

Эта девочка тоже мгновенно прошла все стадии жизни и смерти. И смешалась с прахом в мире отчаяния.

Тороп снова остался один посреди руин. Он пошел вперед. То, что когда-то было городом, теперь больше напоминало предмет изучения геологии, чем создание человеческих рук. Здания, крыши которых изредка выступали на поверхность, были похожи на каменные утесы, обглоданные тысячелетними ветрами.

Этот город был всеми городами сразу. Всеми разоренными войной населенными пунктами, которые повидал Тороп на своем веку, включая те, что он сам предал огню и мечу. Сараево, Грозный, Кабул, Кандагар, Каши. Все города, где он мимоходом оставил свой след.

Еще это были Хиросима, Ханой, Гейдельберг. Дрезден, Данциг и Дананг, Ленинград, Лейпциг, Лондон, Брест, Бейрут, Багдад. Троя и Спарта, Иерихон и Вавилон, Персеполь и Афины. Коринф, осажденный боевыми кораблями Делосского союза, Вена под дулом турецких осадных пушек, Византий, взятый османами, Карфаген, уничтоженный легионами Сципиона Африканского, Рим, павший под натиском армии Одоакра, Ля-Рошель, обстрелянный английскими орудиями, Атланта, разоренная дикими колоннами генерала Шермана, Самарканд, захваченный Чингисханом, — двадцать тысяч отрубленных голов, сложенных в кучу у ворот города стали рекламной кампанией этого достойного последователя Аттилы.