Наступила глубокая тишина. Казалось, многотысячная толпа затаила дыхание. Слышны были только голоса Мациевича и напутствующего его инженера-механика.

Мациевич окинул взором поле, подошел к аэроплану, забросил ногу на переплет плоскости. Вслед за этим мы увидели его сидящим, с ногами, свесившимися в воздухе, на каком-то невероятном сидении. Напряженную тишину вдруг разорвали газовая вспышка и неровный гул мотора. Из-под аэроплана вырвались клубы дыма.

Полковник, с беспокойством глядевший на Мациевича, вдруг сорвался с места и побежал к воротам, будто зазывая последних гостей.

— Внимание, господа, внимание! Наблюдайте полет, сейчас начинаем.

Впрочем, и без того зрители не отрывались от дрожащей машины, от человека, надвинувшего шлем на озабоченное лицо. Гул раздался громче, взмах винта убыстрился, машина, качнув плоскостями, сошла с места и медленно побежала по лугу. Потом, убыстряя бег и пройдя еще несколько десятков метров, машина тяжело оторвалась от земли. Многоголосый и восторженный вздох вырвался из толпы.

Далеко за линией забора аэроплан медленно, медленно набирал высоту.

Балаганный голос снова отвлек внимание зрителей:

— Следите за полетом смельчака! Сейчас он находится на такой высоте, откуда не только человек, но и слон проломит свой череп, если сорвется. Прошу наблюдать за полетом!

Захваченная невиданным зрелищем толпа с Коломяжского поля, с далеких окраин Петербурга сопровождала аэроплан тысячами взоров.

Мациевич зашел на второй круг, держа дрожащий штурвал. Встречная струя воздуха прижимала ноги, повисшие над перекладиной сидения. От сильных оборотов винта хрупкое тело аэроплана вибрировало, его плетеные плоскости дрожали. Вспоминались первые райтовские полеты на планере, когда один из братьев Райт лежал на плоскости вниз животом. Это было не менее безопасно и не более удобно, чем полет Мациевича на этом воздушном рыдване. Но опасность никогда не пугала смельчаков.

Вслушиваясь в ритмический гул четко работавшего механизма, в гамме металлических звуков пилот уловил едва различимый стук, то пропадающий, то снова возникающий.

Мациевич сбавил газ. На замедленных оборотах винта аэроплан прошел плавно, описав дугу над землей. Нужно было переходить к фигурам. Прикинув высоту, пилот приготовился к подъему и снова прибавил газу. Мотор чихнул, заработал более гневно и резко увеличил число оборотов.

Чуть задрав нос, аэроплан пошел виражем над сузившимся внизу зеленым полем аэродрома. Теперь четырехугольник аэродрома казался обрамленным яркими цветочными грядами. То была праздничная толпа, воодушевленно следившая за аэропланом и чуть видимым силуэтом пилота, будто повисшим на переплете сидения. Одни в этом полете видели будущее русской авиации, другие — просто необычный акробатический номер. Для самого Мациевича полет решал успех любимого дела, — было обещано купить во Франции новый аэроплан.

Ровное гудение мотора все чаще нарушалось стуком. Можно себе представить, как удручала Мациевича эта несомненная неисправность в моторе, которая дала себя знать с первых минут полета.

Снижаться нельзя. Нужно пройти еще несколько кругов, сделать простейшие фигуры и вернуться на землю, не опорочив своей машины.

Мациевич дал газ до предела. Вздрогнув всем корпусом, аэроплан судорожно качнулся, словно желая сбросить больной мотор со своих хрупких, раздвоенных плоскостей. Затем, пролетев но горизонту около сотни метров, неожиданно «клюнул» к земле. Мациевич стремительно вытянул руль глубины и удержал аэроплан на одном горизонте.

Едва уловимые прежде стуки теперь уже слышались явственно. Мотор в серьезной неисправности. Только на земле можно установить, в чем дело. Но преждевременная посадка подобна поражению.

Мациевич повел машину на малых оборотах, полный решимости продолжать полет. Взглядом он определил высоту полета и, удовлетворенный ею, попытался задрать машину вверх. Легкий решетчатый хвост опустился, мотор поднялся к небу, дошел почти до мертвого положения, и вдруг аэроплан валится на спину, начиная стремительное падение. Мациевич судорожно удерживает гибельное пикирование. Аэроплан снова идет по кругу.

Я представляю моего бедного друга, припомнившего в эти минуты раздражительный разговор механика с инженером, какое-то непонятное упрямство суетливого полковника… Но Мациевичу важно было одно — дозволено было бы лететь.

Да и почему было не лететь перед многотысячным народом, взволнованно приветствующим рождение своей, русской авиации?

Вслушиваясь в шум мотора, Мациевич прибавил газ и начал одну из простейших фигур. Он накренил самолет на левое крыло, но внезапный рывок потряс машину от мотора до хвостового оперения. Верхнее крепление ударило его по голове.

Перекладина, на которой он сидел, согнулась под тяжестью тела. Потом машина повалилась на левую плоскость, мотор вдруг с выстрелом выплюнул газ и окончательно умолк…

В непостижимой тишине Мациевич услышал зловещий свист воздуха, который уже вихрился в раздирающихся плоскостях самолета. Он круто вырвал руль глубины и в тот же миг силой большого удара сам вылетел из сидения.

Земля мелькнула зеленым прямоугольником, обрамленным пестрой людской гирляндой, потом она закружилась перед глазами по спирали, вращаясь в ритм змеиному свисту, который все нарастал в барабанных перепонках.