Самолет с вихрем пронесся в каких-нибудь полутора метрах. Наблюдавшие с земли были уверены, что самолет заденет меня. Они никак не могли объяснить, как я остался невредим. Самолет прошел прямо надо мной…

Меня спас удар. Своим телом я повредил хвостовое управление самолета и выбил руль из рук летчика. Растерявшись, тот инстинктивно дал ногу, и вторая часть петли получилась неправильной. Самолет уклонился в сторону…

Теперь я мог раскрыть парашют. Пережитое быстро дало себя знать: наступила слабость, ни о чем не хотелось думать.

Потом вспомнил, что надо посмотреть, где предстоит посадка. С удивлением замечаю, что приземляться придется в районе железнодорожной станции.

До земли оставалось не более ста пятидесяти метров, а спускался я быстрее обычного, так как меня подгонял ветер.

Продолжаю снижаться и вижу, что со станции должен отойти поезд. Пассажиры вошли в вагоны, и паровоз готов в путь. Этим мои беды не ограничиваются; полным ходом к станции идет другой поезд.

Высота семьдесят метров.

Пассажиры поезда, стоящего у перрона, заметив меня, высыпали из вагонов. Замечает меня и машинист. Напрягая голос, я кричу ему, чтобы он задержал отправку.

Со вторым поездом дело хуже. Он мчался полным ходом. На подходе к станции он стал уменьшать скорость, но попасть и под него было бы невесело…

Положиться на «авось да небось» не в моих правилах. Из всякого положения, думаю, есть выход.

На перроне паника. Пассажиры кричат, бегают из стороны в сторону, некоторые в ажиотаже машут руками. Чего они хотят?

Начинаю скользить. В этот раз я скользил так, как никогда до этого не скользил и, очевидно, скользить больше уже не буду. С высоты четырехэтажного дома я убедился, что до поезда не долечу семи-десяти метров. Но так как при энергичном скольжении я развил большую скорость и приземляться было опасно, я опустил стропы. Купол парашюта вновь расправился, скорость моего падения он сдерживать уже не мог, и я со всего размаха, в расстоянии трех-четырех метров от идущего поезда, упал в яму поворотного круга. Вначале меня ударило ногами об одну из его стенок, затем грудью о вторую. Больше ничего не помню.

Очнулся я в машине скорой помощи…

Так был совершен первый в СССР прыжок из мертвой петли.

Через два дня я снова занимался своей постоянной работой: прыгал и летал.

18 августа 1933 года, в день авиационного праздника, на станции Сиверская собралось несколько тысяч трудящихся. Празднично разодетые, они приехали из Ленинграда и из Луги, из ближайших сел и деревень.

На аэродроме было очень шумно и весело. Со всех концов неслись песни. Заглушая песенников, пулеметной дробью тарахтели машины.

В этот день я должен был сделать показательный затяжной прыжок, а также продемонстрировать стрельбу из пикирующего самолета.

На краю аэродрома была выложена цель, и я произвел четыре очереди. Затем, когда самолет снова взмыл в воздух, добровольцы, из собравшихся зрителей, ходили осматривать количество пробоин.

Наступило время прыжка. Провожавшие меня до самолета товарищи изощрялись в пожеланиях:

— Смотри, не заглядись на птичку, а то забудешь парашют раскрыть.

— В случае чего, — перекрикивал всех Коля Оленев, — прыгай в воз сена — жив будешь.

Я сел в машину. Летчик включил мотор, и самолет, пробежав по зеленому ковру, взмыл в воздух. Быстро набрал высоту в пятьсот метров, — выше лететь нельзя — мешал сплошной белесый покров, прятавший голубое небо.

Я все же решил лететь затяжным прыжком триста-четыреста метров.

Выбравшись из самолета, я плавно оттолкнулся от борта и сразу же принял удобное для меня положение — головой вниз. Неожиданно мною овладел экспериментаторский зуд. Откинув в сторону одну ногу, я старался запомнить, какое влияние это оказывает на мое падение. То же проделывал я вначале с одной рукой, затем с другой.

Проходит несколько секунд, и меня, точно электрическим током, пронизывает мысль, что, выбросившись на высоте шестисот метров, я лечу со скоростью пятидесяти метров в секунду. Надвигающаяся земля ослепляет глаза обилием света.

Моментально дергаю за вытяжное кольцо. Как раскрылся парашют — точно не помню. Помню только одно — вслед за рывком я почувствовал сильный удар о землю.

Парашют раскрылся от земли настолько близко, что он едва-едва успел погасить скорость моего падения.

Я остался жив благодаря тому, что парашют запутался в молодых березках и тем самым задержал основную силу падения. Если бы не березки, я неминуемо разбился бы.

Как оказалось, увлекшись экспериментом, я раскрыл парашют всего в семидесяти-шестидесяти метрах от земли. Если бы я медлил еще одно мгновение, то березки не спасли бы меня.

Такое позднее раскрытие парашюта было очень эффектным, но ничем не оправданным.

Летчики, наблюдавшие за моим прыжком, ясно видели очки и даже пуговицы моего комбинезона.