— Да там ж собрано уже всё, — недоуменно сказал мужик. — Я же падалицу подбирал.

— Падалицу, — усмехнулся недобро я. — На суде заседателям расскажешь. Нам тут не надо вола крутить.

Минька подмигнув мне, просунул голову в лаз.

— Кто с тобой еще?

— Жинка, — ответил мужичок.

— С жинкой он. Глядите вы на него. Молодца.

— Так-так. Групповое хищение. Часть вторая, прим.

— Да вы что, ребята, там уже все собрано. Пустой сад-то!

— Какие «ребята»? Ты с ребятами «козла» забивай! Чем по посадкам с ведром шастать.

— Собрано, — недоуменно повторил мужик.

— Ты лучше ответь, дядя, чей там сад? твой что ли? — взвился я.

— Отпустили бы, чего…

— Ох, — зло вздохнул я, войдя в роль. Все мы родились ментами, правильно Маныч говорил.

После оценивающей паузы, глядя на переминавшегося с ноги на ногу станичника, Минька, скособочив рот, брезгливо сказал:

— Ну что? Что делать будем? А? И поглядеть на вас — человек-то ведь вы уже, прости Господи…. Я понимаю — пацанье. В вашем ли возрасте по пасадкам лазать?

— А что им. Им хоть в лоб, хоть по лбу.

— Им-то да, им что, а я сегодня не обедал, — подыграл Минька. — А теперь сиди до вечера и отписывайся.

— Да я чего, — почувствовав шанс, и, поглядывая на нас воловьими глазами, забубнил мужик, — я ничего. Чего я?

— Осознает, Сергей Эдгарович?

— Осознают они, — сплюнул я под ноги. — Таких сознательных… Только и смотрят где, сволота. Всё кругом колхозное, всё кругом моё.

— Так. Фамилия, адрес, — строго сказал Минька.

Абориген сглотнул и, выпучив глаза, громко икнул.

— Помрет еще, товарищ капитан, — сказал я. — Дать ему под зад, засранцу, и пусть валит.

— Высыпай, — равнодушно приказал Минька. — На землю, на землю. И иди себе. Пока я не передумал. Бумаги на вас больше изведешь.

Мужичок проворно опорожнил ведра и шмыгнул в кусты.

Персики, каждый размером с хороший кулак, были абсолютно последней пробы. Решив сегодня же наведаться сюда всей оравой, мы наполнили пакеты фруктами, а то, что не могло вместиться приговорили к уничтожению самым естественным образом. Приговор привели в исполнение незамедлительно и, не дожидаясь наверняка крикливой супруги незадачливого сборщика останков колхозного урожая, подались с отвислыми животами восвояси.

Домой тащились торной дорогой, через пыльный большак, через душный до рвоты магазин, нагрузившись «Мадерой» вдобавок ко всему. И если б не моя предусмотрительность, взяли б царевой жидкости несравненно меньше.

А всё русская ноу-хау: авоська-небоська. Нам не с горы, нам в гору пылить. И лучше взять сразу. Потому что про запас не получается. Всегда получается почему-то мало.

Кто эту, чисто русскую проблему — «что и требовалось доказать» развернет? Чтоб концы ровнехонько сошлись.

Кто возьмется?

Чтоб потом не говорили: перпетуум-мобиле, теорема Ферма…

Наутро была гроза.

Забеременевшее небо растащило от горизонта до горизонта немытыми, нечесаными, свалявшимися лохмотьями. А потом земле дали звона! Исхлестали заодно и залив. По первое число.

Моментально стало грязно до противности. Клейкое тесто, разведенное с неба посланной водичкой, налипало на обувь коровьими ошметками, и любое передвижение по пересеченной местности, становилось сродни переходу Суворова через Альпы. Деревья, кротко, по-монашески перешептываясь, старательно впитывали влагу всеми порами, слезно оплакивая то, что докатилось до земли. Море, утратив свой будничный беззаботный цвет, стало серьезно-серым, словно сбросило детскую карнавальную маску.

Но надолго никого не хватило.

Солнце, скобля запойную щетину на щеках, опухшей рожей выглянуло из-за туч и недовольно уставилось в свое рябое изображение на воде; ветерок тут же послушно угомонился, свернулся калачиком и улегся в первой же балочке, распустив сладкие слюни в мгновенном сне; море забыло про свои обязанности раскачивать рыбацкие лодчонки на волнах и воевать с берегом, а камни на побережье, из серых снова стали белыми, нагреваясь на глазах.

И отнюдь не посвежело.

А мы и не надеялись. Хотя в беседках, над крутым обрывом, там, где кроны деревьев заплетали прямые солнечные лучи в растрепанные косицы, от отполированных годами перил и досок поднимался пар и тянуло сыростью, намекая на прохладу.

На этот случай у нас были припасены карты.

Без карт на курортах — не курорт. Только самые неблагоразумные валяются с утра до вечера на горячем песке и всё только для того, чтобы тело болело от ожогов, кожа сползала с плеч лохмотьями и становилась морщинистой, как у черепахи Тортилы, чтобы болела голова от жары и к вечеру усталость сбивала с ног, будто отстоял смену у мартена.