В России — большевистская революция, а в Европе — мир. Тридцать процентов мужского населения Франции лежит в земле, а стране нужны солдаты и строители. В 1918 году по сообщению полковника Бушеса из Маршевого полка, из 694 русских 265 отказались служить. Тогда в том же году появляется новое правило: в легион могут вновь поступить те, кто находился в его рядах только в период войны, то есть те самые, что пережили войну и оказались нищими эмигрантами без России. При вступлении им сразу выдают по 500 франков. Служба предлагается в Марокко или в Алжире. Полковник в своем рапорте продолжает: «Есть две категории русских — одни готовы сражаться, а другие — только строить, однако они не знают, что работы в Алжире крайне тяжелые в наше время». С марта по июль 1918 года 664 человека вступают в легион. Их распределили на шесть групп и разбросали по ротам.

Французы очень любят русских, когда у них есть деньги, а свое прошлое они оставляют на стойке паспортного контроля. И уж точно не выносят тех, кто появляется без приглашения, да еще просит взаймы, к тому же неизвестно, когда вернет долг.

После эвакуации Вооруженных сил Юга России под командованием генерал-лейтенанта Деникина из Новороссийска в феврале 1929-го, а в ноябре того же года — Русской армии под началом генерал-лейтенанта барона Врангеля из Ялты и Севастополя во Франции оказалось 400 тысяч беженцев, из них военных — 100 тысяч. Спустя полгода, подсчитав в Министерстве по делам войны, во сколько же обходится содержание вчерашних союзников, а теперь нищих, — французы ужаснулись. Целых 40 миллионов франков в месяц! Под гарантии русского командования в залог было предоставлено имущество в виде кораблей и других материальных ценностей, но французами было потрачено еще 200 миллионов франков из собственного кармана…

В архивах легиона я натолкнулся на любопытный документ командования французской армии от 1920 года. Он начинается так: «Без французской помощи беженцы из Крыма в ноябре 1920 года были бы обречены на смерть от голода и болезней. Без всякой политической подоплеки, только с точки зрения человечности, в течение пяти месяцев Франция предоставляет кров русским беженцам».

Французы больше не могут содержать русских. Им придется зарабатывать на жизнь своим трудом. На выбор предоставляются варианты:

— они могут жить во Франции, но будут предоставлены сами себе. Им разрешается покинуть лагеря, где они находятся, им будут оформлены паспорта («нансеновские», разумеется. — В. Ж.) или «разрешения на проживание»;

— они могут вернуться в Россию. Будут организованы пароходные рейсы до Одессы и Новороссийска. По заверениям большевиков казакам, рабочим и крестьянам, которых заставили сражаться с Советами, не воспрещается вернуться домой. Их не будут преследовать со стороны властей;

— они вправе принять предложения, которые последуют от правительства страны их пребывания. Принять русских беженцев готовы Бразилия, Перу, Мадагаскар и Франция.

Одним из предложений правительства Франции было вступление в Иностранный легион. Так началось «второе пришествие» русских в легион, и в тот период в нем отслужило не менее 10 тысяч наших соотечественников. Призывные пункты работали в Константинополе и в Софии, что было отклонением от правил, но в послевоенной ситуации стало позволительным (также открыли пункты набора в легион в западной зоне оккупации в Германии после победы над нацизмом).

Немало русских беженцев вступило в легион уже в Константинополе — 93 процента от числа служивших в 1920-е годы в легионе русских, а именно — 835 человек. В Софии — вербовщики приняли 43 человека. Вот как этот момент описывает Николай Матин: «В конце декабря 1920 г. наша партия в количестве 62 человек, преимущественно казаков, погрузилась на один из коммерческих французских пароходов в Константинополе и, не задерживаясь, отправилась к будущему месту службы — в Африку. Не буду описывать наше душевное состояние: мы покидали родные края на долгое время. Одно успокаивало: едем в Африку, где будем иметь возможность видеть на свободе диких зверей и даже охотиться на них. Иначе нам и не представлялась служба в Иностранном легионе».

Его карьера довольно типична для легионеров того призыва: «И в эти две с лишним тысячи дней — карьера до бригадира, бои (после каждого — несколько свежих русских могил), дезертирство, каторжные работы в свинцовых рудниках, снова легион, наконец, после тяжелого ранения, — освобождение и… 44 франка пенсии».

В основном в легион вступили казаки. В метриках их записывали как «крестьян». На втором месте была все та же «гнилая интеллигенция», что сражалась в Добровольческой армии: студенты, инженеры и учителя — около сотни человек. И всего 12 кадровых офицеров, большинство оставались с «галлиполийцами» и истово верили в близящийся «крестовый» поход в Россию. Извечная иллюзия эмигрантов… Из рабочих и мастеровых набраны всего 91 человек. А 267 человек вообще не смогли точно назвать свою профессию… Большинство рекрутов местом своего рождения назвали Дон и только 17 — Москву. Остальные были со всех концов России. Средний возраст русских призывников был почти таким же, как и сегодня, — 24 года. Самому молодому было 15, а самому старому — 40.

Суровую службу в Иностранном легионе многие константинопольские рекруты смогли выдержать только от четырех до восьми месяцев, но большинство — 65 процентов — все же продержалось все пять лет. Четверть, то есть 25 процентов, уволились, так и не завершив свой первый срок службы — «прервали контракт». Продлили службу в легионе еще на пять лет всего 11 процентов добровольцев.

«Константинопольцы» несли службу в Алжире, Тунисе и Марокко. Большинство завершило службу в звании рядового, но было и 50 сержантов, и четыре офицера. 618 человек, то есть 69 процентов, получили хорошую характеристику, а четверо даже были награждены медалями. Восемь человек подали в отставку, 91 — дезертировал, 20 — умерло в госпиталях, а 37 — погибло в сражениях.