— Мы все очень рады, что вы согласились на операцию.

— Карлос не оставил мне выбора, когда рассказал о ребенке, которого ты ждешь. Не думал, что когда-нибудь Карлос станет отцом. — Темные глаза Энрике затуманились. — Прогнозы врачей были неутешительными.

Внутри у Лайлы все упало. Он знает о ребенке? Они с Карлосом договорились, что все скажут его семье после операции. Может, она неправильно его поняла? Может, он хотел сообщить отцу до операции, а остальным потом?

Она очень надеялась, что неправильно все поняла, но сомнения оказались сильнее.

— Он сказал вам о ребенке, чтобы убедить вас согласиться на трансплантацию?

Король рассмеялся, затем закашлялся. Из уголка его глаза выкатилась слеза, и он смахнул ее.

— Должен признаться, я думал, что ничто не сможет меня убедить, но Карлос весь в меня. Он настоящий стратег. Прямо Макиавелли. Сейчас мы впишем вашего ребенка в мое завещание, хотя я надеюсь, что переживу операцию.

Карлос не упомянул о том, что это он повлиял на решение Энрике. Если бы он сказал ей, что единственный шанс уговорить отца на трансплантацию — это сообщить ему о ребенке, она бы закрыла глаза на то, что он ее использует.

По пути на остров она гадала, что Карлосу от нее нужно. Теперь она точно знает. Слова Энрике лишили ее надежды. Карлос женился на ней только для того, чтобы вернуть своему отцу радость жизни. Чтобы заставить его согласиться на операцию.

Видимо, она не сильно отличается от своей матери. Несмотря на все клятвы, данные самой себе, она позволила своим чувствам к Карлосу ослепить ее. Ее сердце раздирали боль и обида, но она не могла отрицать, что любит Карлоса Медину. Своего мужа. Отца своего ребенка.

Точно так же она не могла отрицать, что их брак ненастоящий.

Девять часов спустя Карлос облегченно откинулся на спинку своего стула после того, как хирурги, оперировавшие его отца, покинули комнату ожидания. Состояние Энрике и Антонио было стабильным. Элоиза расплакалась от облегчения на плече своего мужа. Даже скупой на эмоции Дуарте улыбнулся и обнял свою невесту. Шеннон уже отправилась в палату к Антонио.

Карлос повернулся к своей жене. Ее натянутая улыбка заставила его насторожиться. После того как Лайла вернулась от его отца, она стала какой-то странной. Когда он спросил ее, все ли с ней в порядке, она ответила, что просто волнуется за Энрике. Что все они должны думать только о нем и не отвлекаться на пустяки.

Он провел девять часов в напряженном ожидании, но теперь, когда узнал, что операция прошла успешно, решил выяснить, что творится с Лайлой.

— Я рада, что твои отец и брат в порядке. Если я тебе больше не нужна, я вернусь в отель.

— Должно быть, ты устала.

Он только сейчас понял, как тяжело было беременной женщине просидеть здесь столько часов. Сейчас глубокая ночь. Ему следовало быть к ней повнимательнее.

— Я отвезу тебя.

— Не надо. — Она поднялась. — Я сама доберусь. Ты нужен здесь.

Прежде чем он успел как-то на это отреагировать, она повернулась и пошла по пустому коридору.

Что, черт возьми, происходит? Несомненно, Лайла очень устала. Но она не поцеловала его на прощание, не прикоснулась к нему. В глубине ее глаз прятались боль и гнев.

Он вспомнил, когда она смотрела на него точно так же — утром после их близости почти три месяца назад. Она вошла на кухню в его рубашке и смотрелась так уместно в его одежде, его доме, его жизни, что он испугался нахлынувших на него чувств и отгородился от нее стеной ледяного безразличия.

Черт побери. Сейчас он сделал то же самое, что и тогда. Позволил ей уйти.

Он пошел за ней, негодуя на боль в ноге и хромоту, которая не позволяла ему двигаться быстрее.

Поняв, что ему ее не догнать, он оперся рукой о стену и крикнул ей вслед:

— Лайла, постой!

Остановившись у двери, ведущей в больничную часовню, она медленно повернулась. Сократив расстояние между ними, Карлос спросил:

— Что здесь происходит?

Она сложила руки на груди:

— Я же сказала тебе, что устала и собираюсь вернуться в отель.

— Подожди немного, и я поеду с тобой.

— Больше нет необходимости притворяться, Карлос, — произнесла она низким сдавленным голосом. — Не бойся, я не собираюсь рассказывать правду тяжелобольному человеку.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Часто заморгав, она огляделась по сторонам, после чего схватила его за руку и втащила в часовню:

— Твой отец сказал мне, что ты сообщил ему о нашем ребенке и таким образом уговорил его на операцию.

— Разве так предосудительно использовать для спасения больного отца любые доступные средства?