— Ну?

— Василий Васильевич завтра тебя одну решил поставить за весы. Продавцов нехватка.

— Хорошо.

Они помолчали. Галя взяла из ящика большое красное яблоко, вытерла его о спецовку, надкусила крепкими ровными зубами.

— А тебе страшно первый раз было? — спросила ее Люська.

— Еще как! У меня в первый день недостача знаешь какая получилась!

— Почему недостача?

— А кто его знает! Как говорится: усушка и утруска. Поработаешь — узнаешь.

— И что же ты сделала с недостачей?

— А что! Поплакала да покрыла. Василий Васильевич помог.

— Денег дал?

Галя не ответила, неопределенно пожала плечами.

После обеда Люська под наблюдением Гали стала отпускать помидоры.

В общем, торговля — дело несложное. Только гири путаются к концу дня. И двугривенные так похожи на полтинники, что вместо сорока копеек очень даже свободно можешь выложить рубль. Впрочем, тебе их тут же вернут. Да еще и скажут: «Так будете торговать — проторгуетесь!»

Днем покупателей не очень много. Наплыв начинается с четырех часов. На заводе кончается смена. В магазине и возле уличных палаток и лотков образуются очереди. Все сердятся, торопят, даже ругают.

Ох, и досталось же Люське в первый день ее самостоятельной работы! Галя на ругань внимания не обращает, то ли привыкла, то ли вид делает, что не трогают ее обидные слова. А Люське непривычно. Укладывает яблоки на чашку весов, уж, кажется, так старается, так торопится. Но нет, не довольны, подгоняют:

— Побыстрее, девушка!

— Не на танцплощадке!

А Люська, если по совести сказать, ни разу и не была на танцплощадке. Обидно!..

Когда закрыли палатку, Галя ушла сдавать выручку, а Люська присела на ящик, опустила натруженные руки. А перед глазами лица, лица, лица… И все одинаковые, похожие на блины. Хоть бы одно вспомнить!

— Замаялась?

Люська открыла глаза. В дверях стояла незнакомая женщина, уже немолодая, в синем залатанном халате, в сбитых парусиновых туфлях на толстых ногах.

— Замаялась? — переспросила женщина простуженным басом. — Наши бабы лошадь загонять могут, не то что человека. — Она подняла с пола ящик с помидорами и поставила его на штабель пустых. Потом схватила тряпку и стала вытирать прилавок. — Давайте-ка приберу тут у вас.

— Спасибо, я сама… — Люська поднялась было, чтобы помочь, но та толкнула ее в плечо, легонько толкнула, но Люська так и села обратно на ящик.

— Сиди. Отдыхай. И чего тебя в торговлю понесло, голубка? В такую грубость! Платьишко-то у тебя белое было, на ножках — красивые туфельки, ну, словно невеста. И чего, думаю, принесло? Ан глядь, а ты уж и за прилавком… Семья, что ли, большая?

— Нет.

— Денег много на наряды надо? Конечно, дело молодое… — Женщина вздохнула. — Весной у нас тоже молоденькая одна была. Ухаживал за ней пожарный. Натуральный пожарный, из самодеятельности она его уцепила, что ли. А он пил. Придет, бывало, с утра в магазин, станет у ее прилавка и стоит грустный такой. Ну, она его и пожалеет. Даст «маленькую»… В винном работала. А потом чего-то там с вином начала баловать. Забрали.

— Зачем вы мне все это говорите? — взмолилась Люська.

— Вообще. Я, поди, доле тебя на свете живу. Всякого повидала.

— Странно, — сказала Люська. — Вас послушаешь, так в торговле и честных людей нет.

— Почему нет? Есть. Больше, конечно, люди с чистыми руками работают. Эх, ежели бы все торговали только чистыми руками! Какая жизнь была б!..

Женщина подхватила ведро и вышла.

Вернулась Галя.

— А ты уж и убраться успела?

— Это не я.

— А кто же?

— Женщина приходила. Такая, басом говорит.

— А, Оня. Почему это она вдруг решила…

— А она разве не уборщица?

— У нас она не обязана. В палатках мы сами убираем… Значит, завтра будешь работать одна. Товару дадут немного для первого разу. Остатки тоже продашь. Особенно помидоры. А то испортятся. Сдачу будешь давать — гляди, не передай. Пойдут недостачи — запутаешься.

Пришла Нина Львовна. Взвесили остатки. Составили акт. Люська подписалась в получении товара и инвентаря. Палатку закрыли на замок. Ключ вручили Люське.