– Танечка… – Шрайнер собирался с мыслями, запутался уже в собственных мыслях, и все же выдавил из себя наболевший вопрос. – Танечка, вы такая же, как все остальные русские? Вы не чувствуете своей отличности от других?

– Я совершенно обычная. Правда, у меня довольно высокий интеллектуальный коэффициент – один из лучших в нашей группе. Но по всем остальным показателям… – Таня засмеялась. – Рихард, почему вы меня об этом спрашиваете? Вы подозреваете, что я – какой-нибудь скрытый диссидент?

– А почему вы рассказываете мне об этом подонке Курте?

– Потому что мне так захотелось. Захотелось об этом рассказать, и я это сделала. Вы находите это неестественным?

– Вы отличаетесь от других, Таня. Вы живая. А многие русские кажутся какими-то совсем уж… неодушевленными.

И Шрайнер рассказал про таможенника в аэропорту.

– А, вот оно что, – сказала Таня. – Так это "тормоз". Вы говорите, что он в тюрьме раньше сидел? Тогда точно "тормоз".

– Что сие значит?

– Это мы их так называем. Есть у нас такие тормозные люди. Раньше у них были выраженные агрессивные наклонности. После прохождения курса психореабилитации агрессия исчезла, но появилась некоторая эмоциональная холодность. Говорите, он вам не улыбнулся?

– Именно так.

– "Тормоза" никогда не улыбаются. Зато они самые дисциплинированные, работают в основном государственными служащими. В бизнес "тормоза" не идут.

– Понятно, – Шрайнер кивнул головой. – Можно я закурю?

– Конечно. Только включите дымовой фильтр.

Рихард Шрайнер нажал на кнопку, и кресло его опустилось в полулежачее положение. Он курил и думал о том, что теперешняя Россия – действительно пикантное блюдо, с непривычным сочетанием простодушия и замкнутости, личной свободы и безусловной дисциплинированности. И вот еще новые слова: "неиммунные", "тормоза", "тестирование", "психореабилитация". Стоило обмозговать все это.

Таня пообещала, что он скоро привыкнет. Резон в ее словах был.

Шины тихо шуршали по дороге. По показывали передавали концерт какой-то древней русской рок-группы. Седые бородатые старички с гитарами пели про крутой поворот.

Шрайнер думал.

Шрайнер стоял в телефонной будке и набирал телефонный номер. Конечно, можно было воспользоваться фолдером как телефоном, но Шрайнер не доверял ему. Компьютер был русским и наверняка прослушивался. Разговор же предстоял конфиденциальный.

– Здравствуйте, – сказал Шрайнер в трубку, немецкий акцент его усилился от волнения. – Могу я слышать господина Шепелева?

– Это я. Простите, с кем я разговариваю?

– Я не могу сказать. Сейчас не могу. Извините. Я не был в Москве восемь лет. Вадим… Вадим, вы слышите меня? Это разговор не для телефона. Мне нужно поговорить хоть с кем-то из тех, кто знал… Вадим, может быть, вы вспомните меня…

– Подождите… Боже мой… Неужели это вы?

– Да, да. Нам нужно встретиться.

– Подождите… – собеседник явно пришел в замешательство. – Я даже не знаю… Нет, я не могу, извините. Всего хорошего…

– У вас же свобода в России! Вы можете делать все, что хотите! Почему вы боитесь? Где мы встретимся?

– Немедленно положите трубку! – Голос вдруг взвизгнул. – Вы ошиблись номером! И быстро уходите! Вы поняли меня? Уходите! А лучше совсем уезжайте из страны!

Короткие гудки в трубке – как трассирующая очередь, мучительно растянутая во времени.

Шрайнер повесил трубку. Ноги его подкашивались. Ему захотелось сесть на пол, закрыть голову руками и зарыдать.

Некогда было плакать. Шрайнер выскочил из будки, оглянулся по сторонам. Пошел к машине – удивительно быстро для хромого человека. Высокие каблуки его кожаных туфель громко цокали в тишине. Голова Шрайнера втянулась в плечи, волосы едва не стояли дыбом – выглядел он как человек, ожидающий выстрела в спину. Дверца эмобиля бесшумно скользнула вверх при его приближении. Шрайнер плюхнулся на переднее сиденье – почти упал.

– Таня, – сказал он шепотом. – Надо отъехать отсюда. Метров на пятьдесят вперед. И побыстрее, пожалуйста!

Таня молча включила двигатель, мастерски вырулила на дорогу – у эмобилей для удобства парковки все четыре колеса поворачивались вбок почти под прямым углом. Притормозила у ближайшего свободного места в веренице машин на обочине, нажала кнопку автоматической парковки. Машина скользнула к бордюру, выключила фары и затихла.

Они затерялись в шеренге эмобилей – одинаковых, как клонированные близнецы. Шрайнер достал из кармана маленький электронный бинокль, приложил его к глазам, повернулся лицом к телефонной будке, из которой только что так поспешно сбежал.