Шрифт:
Бедную героическую женщину и правда почти тут же увезли в родовую палату.
Ее увезли, а вопросы остались.
Потом уже мы встретились после родов. Болтали о том, кто как рожал.
Я возьми и расскажи, как одна будущая мамочка кричала, что ничего не выдаст. И тут светленькая тоненькая соседка по палате говорит:
– А это я была.
И улыбается смущенно.
– А что это было вообще-то? – спрашиваю. – Зачем ты про пытки кричала? И что не скажешь никому ничего?
Оказалось вот что.
Она, как и все мы тогда, очень много книжек про войну читала и фильмов смотрела. Ну и все время думала, а как бы она повела себя на месте героев и героинь войны? Вот стали бы ее пытать – выдала бы своих или сдержалась, несмотря на нечеловеческие мучения? (Надо сказать, что я тоже все себя спрашивала, способна ли на героизм и можно ли мне доверить государственную тайну. Честно скажу: я не была уверена в своих силах, уж очень боялась боли.) Так и моя соседка по палате – в себе уверена не была.
К счастью, войны на нашу долю не выпало.
Но видимо, вопросы к самой себе у девушки все-таки остались где-то на глубине подсознания.
И вот когда начались схватки, тут-то она и вспомнила про пытки. И совершенно непроизвольно в моменты особенной боли переключалась на тему допросов в гестаповских застенках.
Схватка заканчивалась – и она снова приходила в себя, понимала, где она, что с ней происходит. А начиналась новая схватка – и включалась тема гестапо. И ничего с собой поделать она не могла. Слова протеста и ненависти к оккупантам сами выскакивали.
Палата наша грохотала, когда мы в лицах изобразили «сцену пыток».
– Ну и что, как думаешь, выдержала бы, если что? – спросили у нашей ясно-лазой героини.
– Наверное, да, – скромно потупилась она. – Но лучше не надо. Я лучше еще ребеночка рожу.
Моя школьная подружка очень любила петь. Она – настоящая певунья. Мы вместе ходили в школьный хор. Да и дома, собираясь, любили попеть, подыгрывая себе на пианино. Мы знали огромное количество песен. Самых разных.
И военно-патриотических, и русских народных, и городских романсов, и лирических…
… Роды у нее проходили тяжело. Последние пару часов она смутно помнила: все как в тумане. Но в итоге все получилось просто замечательно: родился прекрасный сынок.
На следующий день после родов к ней в палату зашла врач и спросила, помнит ли она, что происходило с ней во время схваток.
– Старалась не кричать, – скромно ответила подруга.
– Ты не кричала. Ты пела, – уточнила врач.
– Да? – удивилась подруга. – А напомните, пожалуйста, репертуар.
– «На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне спешить…»
Мы потом долго восхищались: надо же! Почти без сознания, а репертуар подобран так тематически верно, что ни отнять, ни прибавить.
А вот еще один эпизод, свидетелем которого стала я.
В предродовую вошла вполне, как мне тогда представлялось, взрослая женщина. Ну если тебе двадцать с небольшим, то взрослая – это наверное лет тридцати двух-тридцати трех.
Она, похоже, совсем не волновалась. Вошла, улеглась на кровать, огляделась:
– Хорошо, немного нас тут, отдохнуть можно.
Я подумала: «Ничего себе отдых». Но конечно, промолчала.
А через некоторое время началось:
– Мучитель! Ну, еще раз подойдешь – убью!
Понятно было, что женщина смертельно обижена на отца своего ребенка.
Она то затихала (и в минуты затишья даже вроде бы спала-отдыхала, как и собиралась), а потом снова сыпались проклятия в адрес мучителя.
Ощущения от ее ругательств были, что «без меня меня женили». Ну будто «мучитель» сотворил ей ребенка без какого-либо ее личного участия. То ли она находилась в полном неведении в самый ответственный момент, то ли запугал, заставил ее забеременеть неведомый нам враг.
Хотелось просто позвать милицию и попросить разобраться, чтобы несчастная, выйдя из стен родовспомогательного заведения, не совершила чего-то непоправимого по отношению к негодяю.
Когда ко мне в очередной раз подошла акушерка, я выразила свое сожаление по поводу тяжкого жребия, выпавшего на долю моей соседки по палате.
Акушерка рассмеялась:
– Ты вообще в слова не вслушивайся. Вы ж каждая кричите что на ум взбредет. Слов и сами не разбираете. А она – она так каждый раз орет, когда рожать приходит.