Из строя неслось:

— Мама, я здесь! Вот я, отец, сюда!

И неестественным и лишним в минуту прощания казался звонкий голос мальчишки, повторявшего свое:

— Вода, холодная вода! Кому воды?

Назир смотрел на лица солдат, и все они казались ему похожими на его Турсуна, все были в эту минуту его сыновьями, но настоящего Турсуна не было среди них, и старик испугался, что так и не увидит его… Он попробовал позвать, крикнуть — не получилось, пересохло в горле. Ему стало страшно: неужели сын так и уйдет, растворится в одинаковых зеленых рядах… Рядом оказался мальчишка — продавец воды, старик спросил пересохшими губами:

— Сколько за кружку?

— Бесплатно, ата, — участливо ответил мальчишка. — Пейте, ата, холодная. — Он подал Назиру кружку. — Вы недавно здесь? Раз цену спросили, недавно, значит. — Показал на толпу провожающих: — Эти люди вчера пришли, а некоторые позавчера. Вы сына провожаете, ата?

— Сына… Турсуном зовут.

— Вы сына вашего завтра увидите, ата, — пока их вымоют, постригут, обмундируют… Уж я знаю.

— Спасибо, сынок, — Назир с повеселевшей душой вернул мальчику кружку. Значит, он не пропустил Турсуна! Порылся в карманах, добыл сушеную сузьму величиной с орех, протянул маленькому водоносу: —На, возьми…

Мальчонка разломил сузьму, половину положил в рот, другую спрятал:

— Сестренке отнесу.

— Чей ты? — Назир с удовольствием смотрел, как мальчик жует сузьму.

— Рахимов я… Папка на фронте фашиста бьет. — Он дожевал сузьму. — Вкусно. Мама раньше тоже делала.

— А теперь?

— Сейчас нет. Корову продали — чем ее кормить? — по-взрослому ответил мальчик.

Назир погладил его по голове, а тот поднял свой чайник и деловито объяснил:

— Пора мне, — все новые люди подходят, тоже пить хотят. Посмотрите, видите зеленую калитку? Это наш дом. Устанете — приходите, мы там ночлег приготовили.

— Спасибо, сынок! — растрогался Назир.

И опять послышался в толпе звонкий голос:

— Вода! Кому холодной воды?

Город засыпал. Продребезжал последний трамвай. Назир все сидел и ждал, хотя понимал уже, что мальчик ему правду сказал — сегодня он сына не увидит. Наконец он поднялся, перешел улицу, отворил зеленую калитку. Перешагивая через спящих во дворе людей, отыскал для себя свободное место, улегся. Но сон не шел. В ушах звучали крики женщин, шум толпы, мерный солдатский топот. И все стояло перед глазами улыбающееся лицо Турсуна.

На рассвете старик поднялся, вышел на улицу.

— Не спится, дедушка? — окликнул его вчерашний мальчишка-водонос.

— А ты что же так рано?

— В очередь за хлебом пора…

Пророкотал первый трамвай, люди висели на подножках, на колбасе — где только можно было. Трамвай дребезжал жалобно, казалось, будто вот-вот развалится, но все же шел.

Из-за железных ворот, со двора казармы послышалась песня, она приближалась под мерный топот солдатских сапог.

Дрогнула, качнулась земля под ногами Назира. Из открывшихся ворот выходили шеренга за шеренгой, вытягивались по улице новые колонны солдат. И опять многоголосая толпа встретила их тревожными криками. Новый день начался.

Назир теперь стоял у самых ворот и хорошо видел каждую шеренгу, жадно искал взглядом сына, но его не было и в этой колонне.

Когда солдаты ушли, Назир растерянно посмотрел на запертые ворота, и тут кто-то тронул его за руку. Обернувшись, он увидел Саксанбая и с ним свою жену, Зейнаб.

Сурово нахмурил брови Назир, Зейнаб опустила голову и прошептала:

— Не беспокойтесь, она хорошо себя чувствует…

— Пусть увидит сына, — попросил и Саксанбай, сжал руку Назира.

— Иди, стань здесь, — неласково распорядился Назир и показал жене место у ворот.

Только под вечер они увидели Турсуна: он первый разглядел в толпе отца, позвал. Назир, усталый и измаявшийся в ожидании, не узнал бы сына в солдатской гимнастерке, в пилотке и наголо остриженного, — столько он видел их за день, стриженых ребят в гимнастерках и пилотках.

Он бросился вместе с женой и Саксанбаем сквозь толпу к колонне, с которой уходил Турсун.

— В Саратов… оттуда напишу! — крикнул Турсун. И, увидев мать, добавил: —Возвращайтесь скорее, как же одну ее оставили!..

Дальше они не слышали и сами ничего сказать не могли — впереди запели, колонна подхватила, и сильные молодые голоса заглушили слова прощания. Так и остались недосказанными родительские напутствия.

Назир с женой шли в толпе за колонной, пока командир, шагавший сбоку, не крикнул:

— Провожающим — остаться!

Все остановились, а колонна солдат уходила с песней, видны уже были только спины, и вот сначала голова, а потом и хвост колонны скрылись за поворотом. Все. Дети ушли, родители остались.