Дана медленно поднялась и, опасаясь, что ее снова остановят, сделала несколько неуверенных шагов вперед.

Она уже не помнила, как оказалась рядом с Костей, которого трудно было узнать. Глаза заплыли от кровоподтеков. Губы распухли. На них запеклась кровавая пена. Осторожно прикоснулась к его руке, поддерживающей бок, и он глухо застонал. Скорее всего, рука и ребра были сломаны. Костя слегка приподнял голову и попытался что-то сказать, но губы его не слушались.

– Молчи, тебе сейчас не нужно говорить, – она повернула пылающее лицо к сидевшим за столом.

– За что вы его? Что вам от него нужно?

Янис ответил не сразу. Он долго держал паузу, но потом вынул трубку изо рта и медленно произнес:

– Это мужской разговор. Остается лишь уточнить: вы остаетесь с ним, или… Заметьте, я задаю вам этот вопрос уже несколько раз, все еще надеясь на ваше благоразумие. Обычно я не так покладист.

– Да, – ответила таким тоном, что Янис невольно вздрогнул.

– Ну, что же, – он медленно проговаривал слова, словно надеялся еще ее вразумить. – Думаю, вы отдаете себе полный отчет в своих действиях. Пока за мной не закрылась дверь, я даю вам шанс. В противном случае, завтра на рассвете, как в хорошем старом кино… – он встал из-за стола. За ним поднялись и другие. Они молча собрали закуску и бутылки. У двери Янис оглянулся. – Больше мы с вами не увидимся. Как предпочитаете уйти? Гильотина – варварский пережиток. Мы же интеллигентные люди. Правда? Остается всего два пути. Традиционно – от пули или, учитывая передовые достижения нашей фармакологии – естественным путем.

– Все равно, – ответила глухо. – Хотя нет, лучше пуля, если можно, – она попыталась улыбнуться.

– Отчего же нельзя? Последнее желание – святое дело, закон, – слабо улыбнулся ей в ответ Петерсон. – Мне очень жаль, поверьте, sehr schade [17] …

– Это не последнее желание, – крикнула Дана так громко, что все остановились и, как по команде, оглянулись. – Нас двое, значит, и желаний должно быть два.

Петерсон удивленно поднял брови.

– Только не просите о помиловании. Этот пункт, к сожалению, не входит в нашу программу.

– Ну, что вы? Я прошу всего-навсего бутылку воды или две, если можно, конечно.

Янис ничего не сказал и вышел вместе со своими бандитами. Наверное, выключатель был снаружи, потому что после этого погас свет.

Дана про себя удивилась его привычке к порядку. Глаза медленно привыкали к темноте. Она взбила сено и попыталась уложить Костю удобнее. Он стонал и скрипел зубами, когда она прикасалась к руке и правому боку.

– Потерпи немножко, все будет хорошо.

Легла рядом, прижимаясь щекой к крепкому плечу. Несмотря ни на что, ей было хорошо. Костя обнял ее здоровой рукой, бережно прижимая к груди.

Они лежали так некоторое время в полной тишине, потом он слегка приподнял голову и прикоснулся разбитыми, окровавленными губами к ее губам. Запах свежего сена смешался с запахом крови, а на губах огнем зажегся соленый поцелуй. Она подумала, что уже знает его вкус.

– У нас впереди целая ночь, полная волшебной близости и это сено… Совсем, как на нашем острове. Представляешь? Еще один необитаемый остров. Я счастлива…

Противный скрип, открывающейся двери, вернул к действительности. Неужели будет продолжение? Дана с ужасом обхватила голову руками и прикрыла собой Костю. Странный звук заставил ее оглянуться. Что-то плюхнулась на пол и дверь снова закрылась.

– Вода, – прошептала, нащупав в темноте две пластиковые бутылки. – Вот и не верь после этого в благородство отъявленных бандитов. И, правда, как в хорошем старом кино.

Она не торопилась возвращаться и, прежде всего, обследовала дверь, старательно ощупав ее пальцами. Стас мог похвастаться тем, что дверь была сделана настоящими мастерами, и оказалась неприступной.

– Сволочи, – выругалась вслух, адресуя это слово сразу всем, и сняла кофточку.

Костя наблюдал за ней.

Дана, не задумываясь, оторвала сначала один рукав, а затем и второй, после чего снова надела кофточку уже в виде новой модели. Смочив водой губы, дала Косте немного попить. Мокрые, оторванные рукава послужили хорошими примочками на разбитое лицо.

Беззвучный плач готов был сорваться в любую минуту. Хотелось выплеснуть отчаяние и беспомощность.

– Родной мой, – она, закусив губу, ласково гладила слипшиеся от крови волосы, и осторожно ощупывала его тело, – вот увидишь, все будет хорошо. Мы еще поедем с тобой на рыбалку, и ты будешь учить меня ловить рыбу, а потом сваришь свою вкусную уху.

Студенткой Дана из всех предметов больше всего не любила занятия по медицине. Тогда она была обязательной во всех гуманитарных вузах, в которых учились преимущественно девочки. После двухгодичного курса и итогового экзамена выдавалось «Свидетельство медицинской сестры гражданской обороны». Это свидетельство не давало права работы в медицинских учреждениях в мирное время. Их готовили к войне, когда каждый медсотрудник будет на вес золота.

Преподаватель был суровый. Помимо основных знаний по предмету, он так же строго требовал от девчонок безжалостно расстаться с маникюром. Это было жестоко, но за неповиновение снижалась оценка, или вообще не допускали к занятиям. Наказание напрямую зависело от длины ногтей и наличия лака на них. Все тихо ненавидели строгого доктора. Однако старательно изучали предмет.

Сейчас, спустя много лет, впервые с благодарностью вспомнила угрюмого бородача. Пожалуй, другого военного времени и придумать сложно. Обстановка, как на заказ.